Каждый год 9 Мая мы считаем потери: навсегда уходят старые солдаты

Накануне встречалась с руководителем костанайского фонда «Ата» Маратом Кабдысалыковым, и он говорил, что 10 лет назад ветеранов только в областном центре было больше двух с половиной тысяч, а сейчас в фонде нет и двухсот. Из вещей, которые они, навечно уходя, оставляют Марату на память, уже можно создать небольшой музей. В нем будут морской кортик и заслуженная алюминиевая ложка, которую называли в шутку главным оружием бойца, потертый командирский планшет, армейские карты, гармошка, что с хозяином дошла до Берлина... И будем мы - потомки, которые придут в такой музей. Или не придут. Вспомнят о самом главном, что нам осталось от той войны. Или забудут.

Каждый пусть помянет всех

Гвардии лейтенант Василий Катков через полвека после войны

У меня тоже есть личный военный музей. В нем - память о двух погибших на фронте дедах, Степане и Луке, женское понимание боли двух недолюбленных вдов - ни одна из бабушек после войны замуж больше не вышла, детская тоска по отцовской ласке людей, что стали моими родителями... И, конечно, там же фронтовые награды покойного свекра - гвардии лейтенанта Василия Каткова. Так что пользуюсь служебным положением - пишу о своих. Но я убеждена, что память о войне - прежде всего, дело семейное. Есть державные мероприятия - нужные, правильные, с музыкой, торжественными речами и цветами у Вечного огня. А есть - печаль о близких, о кровных потерях. И нет лучше поминания для всех погибших.

Сколько ни держала в руках фронтовых наград, всегда удивлялась их тяжести. Помню, как они оттягивали синий гражданский пиджак Василия Сергеевича. Давно уже не хозяйская ладонь согревает его ордена Отечественной войны и Красной Звезды. Я несу их в редакцию вместе с ветхими пожелтевшими справками. Та, что о ранении, выданная эвакогоспиталем № 419 в январе 1945 года, уже буквально расползается под пальцами. Бойцам выдавали еще и справки, типографским способом отпечатанные, о вынесении благодарностей от командования. Сверху - лозунг «Смерть немецким оккупантам!». Внизу - подпись красным карандашом начальника штаба и круглая печать воздушно-десантного гвардейского стрелкового полка. И текст: «Выдана гвардии лейтенанту Василию Каткову - участнику прорыва сильной, глубоко эшелонированной обороны противника и освобождения города Яссы... Приказом от 22 августа 1944 года объявлена благодарность Верховным Главнокомандующим Маршалом Советского Союза товарищем Сталиным».

Еще есть справка о благодарности за «овладение городами Бичке и Секешфехервар». Это уже Венгрия. Дед, когда случалось говорить о тех днях, неизменно добавлял ремарку: «В этом Секеше были танковые заводы, теперь «Икарусы» делают, на которых мы ездим».

И на груди его светилась...

Потом, в феврале 1945 года, он брал столицу Венгрии. И тоже неизменно ронял слезу, когда на День Победы после нескольких стопок заводили при нем «Враги сожгли родную хату». На его груди действительно светилась медаль за город Будапешт. И медаль за взятие в апреле 1945 года Вены. Он был командиром пулеметного взвода, воевал с 1943 года. На стене в его доме висела карта мира, на которой флажками был размечен боевой путь частей и соединений, в которых он служил. Мне запомнились жирные стрелки, указывающие прорывы 3-го Украинского фронта, которым командовал маршал Толбухин. По этой карте один из его внуков учил географию.

Человек Василий Сергеевич был непростой, ура-ура по поводу войны никогда кричать не склонен был, но долг свой солдатский исполнил как следует. А о войне вещи рассказывал страшнейшие. Как жутко были обмундированы и вооружены новобранцы даже в середине войны, как сооружали из трупов брустверы, как грелись лютыми ночами на передовой о мертвых, пока те не остыли. Как осатанело, когда нечем было защищаться, человек впивался в горло человеку и грыз, грыз... Жить хотел, объяснил он, поймав мой испуганный взгляд. Кстати, однажды признался, что рассказывает про то, как тяжко побеждали, именно потому, что и сын, и я - журналисты. Чтобы, значит, ерунды о войне не сочиняли, а понимали ее убийственную суть. Другие пусть как хотят, а родным Василия Каткова - стыдно.

Практика - в бою

Пока дед был жив, мы все собирались записать его воспоминания на диктофон, сделать видео. Прособирались. Хорошо, он сам кое-что оставил. Письмо, написанное в год 50-летия Вооруженных сил СССР и адресованное комсомольцам в/ч 87 368 Краснознаменного Северного флота, где служил сын Владимир. Текст на 32 страницах написан красивым округлым очерком - наверняка жена переписывала набело, может, и стилистических красот добавила, все-таки была учителем русского и литературы. Но основа была гвардейская. Комитет комсомола попросил Василия Сергеевича рассказать в воспитательных целях несколько военных эпизодов. И он рассказал.

Немного о себе - как 17-летним призвался, стал курсантом учебного батальона, курсы младших командиров проходил прямо на Северо-Западном фронте.

- Удобств было минимум: казарма из веток и снега, - писал он, - костров не разводить, паек - сухарь в сутки, занятия по расписанию, практика - непосредственно в бою.

Затем был Воронежский фронт, бои на Курско-Белгородской дуге, далее уничтожение противника на Корсунь-Шевченковском плацдарме, Ясско-Кишиневском...

Я читала, и перед глазами вставали главы из учебника истории СССР: чуть не все стратегически важные военные операции поместились во фронтовую биографию человека, которого я знала похожим на доброго библейского дедушку - с окладистой белой бородой, в окружении цветов, собак и козочек.

А он писал о боях за Секешфехервар, после которых получил благодарность командования:

- Вновь стало темнеть, теперь уже при солнце - от дыма и смрада. Все смешалось - где противник, где свой, никаких команд в этом аду. Озверев от огня и крови, каждый намечал себе цель и уничтожал ее. Я наткнулся на своего бойца с простреленной автоматной очередью спиной, мертвой хваткой он держал за горло двух гитлеровцев, задушил их. Сколько длился этот ад, трудно сказать, но к заходу солнца стала утихать и догорать техника. Страшно болела голова, невыносимо хотелось пить. Появились какие-то новые, по-особенному чистые и подтянутые солдаты, которые стали выносить и перевязывать раненых. Бросили и меня на носилки. Я доказывал, что цел, хотя имел 7 мелких ранений, которые почувствовал на следующий день в госпитале, когда отоспался после 5 суток почти непрерывного боя... Моряки-североморцы, будьте бдительны, выносливы, хорошо знайте вверенную вам боевую технику, в совершенстве владейте тактическими навыками современного боя, будьте смелыми и преданными своей Родине, если придется постоять за нее, как стояли мы.

«Высота войны»

К одной из фронтовых бумаг Василия Сергеевича - об участии в боях «за овладение столицей Австрии» - его сын, журналист Владимир Катков прикрепил вырезку из «Литературной газеты» 1991 года. Так они и остались вместе в его личном архиве. Это колонка писателя-фронтовика Виктора Астафьева, которая так и называется «Высота войны». Мы довольно часто дома говорили о войнах, о политическом смысле их и гуманитарной противоестественности, о том, как в них срослось высокое и низкое - обязанность убивать и долг защищать. Тем более что чем дальше от Победы, тем чаще жизнь стала подкидывать поводы для таких споров - бесконечные стычки, вторжения, конфликты. Однажды в пылу дискуссии муж и дал мне свою вырезку. Я была потрясена простотой и силой написанного. И в мае 2014-го хочу напомнить Астафьева. Лучше все равно не скажу. А стали его слова, по-моему, еще актуальнее:

- На исходе лет вдруг обнаруживаешь: что и было-то в твоей жизни, чем можно гордиться и о чем печалиться, это она - война. Там, только там фронтовик-окопник познал подлинную, высокую цену крови и жизни, там, и только там, постиг он величие братства, бескорыстной дружбы... И самая большая боль, самое горе горькое - что от усталости военной, от надсады послевоенных лет мы не удержались сами на той нравственной высоте, которой достигли на войне и которую сами себе сотворили, несмотря на бездушие и препятствия безнравственной, бездушной верхушки нашей. И самое гнетущее, что мы детей наших и внуков не смогли поднять до нашей духовной высоты, братской солидарности, товарищества, которые объединили и спасали нас на краю гибели... Но когда за нами закроется дверь и тихо станет на земле... почаще вспоминайте: это мы, недоучившиеся, не успевшие изведать любви, не познавшие многих радостей жизни, вытерпевшие такое неслыханное страдание, такие гонимые и притесненные от спасенных нами вождей и родной партии, все же принесли мир на землю, уберегли ее от кровожадных безумцев... На благодарность не рассчитываем, но на справедливую, честную память мы, битые войной и мятые послевоенной жизнью солдаты, надеяться имеем право. Хотя бы ее-то мы заслужили.

Свидетельства остаются, а живые свидетели, участники Великой Отечественной исчезают