Семья моего деда, Якова Филипповича Вагнера, была депортирована с Волги в сентябре 1941 года. Вскоре бабушка и дедушка пополнили ряды трудармейцев. Их 5-летний сын, мой отец, остался у родственников. Соединилась семья в 1946-м, но не вся. От деда осталась только справка о смерти: умер в марте 1942 года, ему было 35 лет. Что в действительности стояло за этим, как и где это произошло, я узнала лишь недавно.

«Мне всегда так хотелось поговорить с тобой, мой дед! Это «мой» и послужило тому беспокойству, которое поселилось с некоторых пор в моем повзрослевшем сознании. Есть круг людей, который тебе дается с рождения, и выпадение одного из фрагментов искажает целое, заставляет задумываться. С обеими бабушками я имела счастье общаться, а вот дедушек узнать не удалось. По линии мамы дед Степан ушел из жизни в 1953 году, но остались его фотографии, воспоминания родных. А о тебе - почти ничего. Как выглядел, что умел, что любил? О чем мечтал? Что касается последнего, твердо уверена, что те испытания, которые приготовила тебе судьба, не могли присниться и в страшном сне. Могу только в малой степени представить твои последние несколько лет и попытаться почувствовать растерянность, шок и осознание неотвратимости беды, которая навалилась на твою семью в то страшное лето 41-го. Но я все-таки произнесла эти заветные «здравствуй, дед», когда долгие поиски хоть каких-то сведений о тебе привели меня в город Краснотурьинск в Свердловской области. Да, ты будешь в этом разговоре молчаливым собеседником. Говорить будет тот, благодаря которому, наконец открылась страшная правда о твоих последних днях. Это Иван Филиппович Вайс. Ему 90 лет. Он житель этого города. Слушая Ивана Филипповича, я представляла и твою жизнь. Ведь он родился недалеко от твоего родного Гуссенбаха, в местечке Беттенгер. Рано остался без матери, жил в примаках у братьев. И по полной хлебнул из горькой чаши именуемой «немцы Поволжья».

- А село Гуссенбах я помню, - улыбается Иван Филиппович, - хорошее, добротное место, там завод был, халву делали. Я когда студентом был, посылки из дому присылали, так халва в первую очередь расходилась!

«Дед! Ты слышишь? А твой сын Саша еще тот любитель халвы! Может, это оттуда, из детства? По воспоминаниям отца, бабушка работала на каком-то консервном заводе. Может, на таком?»

- Мне в 1941 году семнадцать лет было, - продолжает рассказ мой собеседник. - В начале сентября подъехала к сельсовету машина. Выгрузили из нее отряд красноармейцев. Собрали председателей ближайших сел, что-то объясняли. Поместили военных в школе. Выделили им повара. Мы жили обычной жизнью, в то время сбор урожая был: арбузы снимали, тыквы. Так продолжалось неделю. Это потом стало понятно, когда 12 сентября нам зачитали приказ и велели собираться, что эти красноармейцы находились в селе на случай бунта. Заколотили мы окна, погрузились на подводы и всем селом поехали к Волге. Сутки были на реке, ждали баржи. Несколько дней плыли до Саратова, а потом по железной дороге. Помню, проезжали Чимкент, Джамбул, Семипалатинск, Алма-Ату, Новосибирск, Красноярск. Затем несколько вагонов отцепили, а нас отправили дальше. Родственники старались держаться вместе, так я с братьями и был. Привезли в колхоз. Сначала поместили в часовне, а потом разобрали по местным семьям. Начали работать. Делали все, что скажут: косили, молотили зерно. Земля там исключительная! Трудились честно. Помню, сноп сделали, поставили, так все село сбежалось поглядеть, удивлялись красоте такой. А потом был лесоповал. Пришлось учиться всему на ходу. Как раз морозы наступили, каких мы не знали. Ничего, привыкли. И вдруг разом эта, хоть как-то налаженная жизнь закончилась. 13 марта 1942 года привезли повестку: кому исполнилось 18 лет, явиться в военкомат. Что это? Куда? Опять неизвестность. Неделю мы были на пересылочном пункте, людей все время новых подвозили, в основном немецких переселенцев. Наконец отправились. Нам повезло - ехали в пассажирском вагоне. И вот конечная. Слышим: «Пятый разъезд, выходи строиться!» Еще ничего не подозревая, выходим из вагона и вдруг картина: впереди люди с винтовками, позади люди с винтовками…Что такое? И голос: «Шаг в сторону - РАССТРЕЛ!»

«Дед, милый дед! Ведь тебе тоже пришлось пережить эту минуту! Что с тобой было? Как ты это осознал? Мирный человек, который жил в своем селе, работал, завел семью… И который по воле безумцев, в одночасье превратился во врага народа! Разлучен с домом, женой, сыном. Это страшно, нелепо, бесчеловечно!»

- Оказывается, мы попали на Турьинские рудники, - вспоминает Иван Филиппович Вайс. - Предполагалось строительство алюминиевого завода, фронту нужны были самолеты. Поселили нас в бывшем овощехранилище. Молодых на верхних полках, остальных - на земляном полу. Холод страшный. Спросили, кто кем был до войны. У меня специальности никакой - поставили землекопом. Подъем в шесть утра. Черпак баланды из мерзлой капусты или нечищеного овса - и на работу. Мы делали выемки под железнодорожные рельсы. На всех работах была норма, по отработке давали талон на еду. Вечером - пайка хлеба. 400 г. Хочешь - ешь сразу, хочешь - растягивай на сутки. Голод, холод, тяжелая работа начали свое печальное дело. В 1942 году много смертей было. Могли и «помочь»: обессиленному, еле шедшему в колонне, винтовкой по голове. Отец не мог даже попрощаться с сыном, переступал и шел дальше. Однажды утром я видел, как вывозили трупы, насчитал шесть подвод. Они проехали по дороге и свернули в лес. А что дальше - неизвестно. После того как смертность достигла показателей, от которых заволновались даже наверху, прислали проверку. После нее немного лучше стало. Это было уже в 43-м.

«Не удалось тебе, дед, дожить до этих «лучших» времен. Как выяснилось из справки о смерти, за 2 месяца угас ты в этой проклятой трудармии. Представляю, как твои глаза выхватывали лозунги, висевшие на лагерных воротах: «Все для фронта, все для победы!» Действительно - все, даже жизнь. А может, к тому времени ты еще не научился разбирать русские слова, ведь твой родной язык другой, и это еще одна трагедия. Но ведь родина позвала, Родина-мать! Только поступила она с тобой даже не как мачеха. Вот и стала твоя голодная смерть еще одной цифрой той страшной лагерной статистики».

- Нас в бригаде 7 человек было, через время осталось двое, - Иван Филиппович горестно вздыхает. - Вот тогда я и дал клятву: если выживу, сделаю все, чтобы сохранить память об этих людях. Мне повезло: выдержал. Перевели на другую работу, обучился геодезическому делу, специалистов ведь не хватало. Так до окончания войны и проработал. А потом занимался тем, что проектировал железнодорожные пути к цехам завода. Так что это предприятие - и жизнь моя, и боль моя. Вернуться в родные края на Волгу после войны не удалось. Объяснение тому - два документа, которые мы подписали в 1948 году. В первом говорилось, что я не имею права выезжать и остаюсь пожизненно в данной местности. Во втором - что отказываюсь от всего имущества, оставленного в Поволжье. За ослушание предполагалось наказание - 20 лет исправительных работ. Через много лет я был в родных краях. Заходил в дом, где родился. Хозяйка рассказала, что купила его у властей по тем временам за 500 рублей. С волнением предложила вернуть. Зачем? Вся жизнь моя уже давно связана с Краснотурьинском. Здесь женился, родились дети, внуки. И здесь мое дело, моя сдержанная клятва - мемориал памяти немцев-трудармейцев, безвременно ушедших из жизни при строительстве завода и города в 1941-1945 годах. Мы все-таки открыли его в 1995 году.

Мемориал памяти немцев-трудармейцев в Краснотурьинске открыли в 1995 году

«Вот так, дед, я и нашла твое последнее пристанище. На одной из плит мемориала выбито и твое имя. Есть оно и в Книге Памяти немцев-трудармейцев Богословлага. Эта книга появилась благодаря тому же Ивану Филипповичу. Как только стала возможной такая работа, он начал поиски архива трудармейцев. Ушло на это несколько лет, понадобились и мужество, и огромное терпение, и немалые средства, причем в основном личные. Архив был найден в совершенно неприспособленном для этого помещении. Первые десять книг были сделаны вручную и, конечно, подарены. На сегодня это уже отпечатанное в типографии издание. В нем 20 711 фамилий тех, кто выжил, и тех, кто остался лежать в краснотурьинской земле. Твое имя, дед, под № 2505. Теперь ты знаешь, что эти цифры и буквы на холодной плите - не единственная память о тебе. Тепло моего сердца, моих детей, а может, и внуков я посылаю тебе, где бы ни была твоя душа, родная душа. Ты же мой дед. Твоя внучка Наталья Вагнер (Ногина)».

_____

БОГОСЛОВЛАГ НКВД: Богословский исправительно-трудовой лагерь и строительство алюминиевого завода. В 1942-1946 гг. подчинялся Главному управлению лагерей промышленного строительства НКВД. Место дислокации: станция Бокситы, станция Туринские рудники, г. Краснотурьинск Свердловской обл. С января 1942-го численность немцев и количество рабочих колонн резко возросли в связи с началом массовой трудовой мобилизации советских немцев на основании Постановления ГКО от 10.01.1942 г. «О порядке использования немцев-переселенцев призывного возраста от 17 до 50 лет». Рабочие колонны из мобилизованных немцев функционировали в Богословлаге до января 1946 г. В Богословлаге в сравнении с другими ИТЛ НКВД существовали наиболее тяжелые условия труда и быта, особенно в 1942-1943 гг., что вело к повышенной смертности. В 1942 г. от непосильных условий труда, голода и болезней вымерло 17,2% личного состава рабочих колонн.

Гуссенбах (Линево озеро): Село, основанное немцами-лютеранами в 1767 году. Основатели - 118 семей из Бранденбурга, Саксонии, Дармштадта и Пфальца. До 1917 года - Саратовская губерния, в советский период - Автономная Советская Социалистическая Республика немцев Поволжья. 28 августа 1941 года был издан Указ «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья». Всего за 24 часа Автономная республика перестала существовать.