Отца-подпольщика убили фашисты, его семью репрессировала советская страна

Поэт Олжас Сулейменов в предисловии к «Белой книге» писал о тоталитаризме: «Гибли и страдали все. Но гибель и страдания репрессированных народов, их горе и унижение многократно превзошли все трагедии, когда-либо произошедшие в истории… Знаю, что память ваша кровоточит...» Ирина ПАНИШЕВА больше 20 лет жила в Джетыгаре, работала на асбестовом комбинате. Сейчас ей 74 года,  она приехала из Германии навестить дочь, а тут ее родной комбинат отмечает 47-летие - и нахлынули воспоминания.

Гибель Ивана Розерта

Отец Ирины, Иван Антонович Розерт, был директором школы в городе Запорожье,  преподавал историю и немецкий язык, заочно учился в пединституте. До этого в Одессе окончил международную высшую партийную школу, где занимались посланцы III Коммунистического интернационала. В начале войны Иван Антонович вывез семью на родину жены - в село Елизаветовка (по старому административному делению - поселение немецких колонистов № 10). А сам по указанию ВКП(б) остался в Запорожье. В оккупированном городе Розерт стал переводчиком в немецкой управе, имел доступ ко многим документам. Через связную передавал сведения подпольщикам.

В феврале 1943 года 25-й танковый корпус Красной Армии прорвал оборону фашистов под Харьковом и дошёл почти до Запорожья. Успех этого рейда был обеспечен и разведданными Розерта. К сожалению, корпус вынужден был отойти. За Розертом уже была установлена слежка, поэтому он должен был двигаться вместе с военными. Но Иван Антонович узнал, что фашисты схватили отца его друга Ивана Грушецкого, с которым они когда-то вместе создавали комсомольские ячейки. Чтобы выручить деда, обратился в полицию. Но  опоздал, Самуила Грушецкого уже расстреляли на станции Софиевка. А Розерта арестовал его бывший ученик, начальник районной полиции Дитрих Нейдорф, величавший себя полицай-фюрером. Он же застрелил своего учителя и после говорил: «Я помог Розерту шагнуть в канаву», - ещё живого столкнул в яму, где уже были трупы  танкистов.

Все подробности гибели Ивана Антоновича стали известны лишь в 1971 году, когда в городе Вольнянске (бывшая Софиевка) состоялся суд над предателями-полицаями. На суде выступило более 300 свидетелей и потерпевших, среди них был сын Ивана Антоновича Эрвин Розерт, приехавший с Урала. Он учился в одной школе с Нейдорфом и даже в страшном сне представить не мог, что сын школьных истопников, которым нередко помогал директор, расправится с его отцом.

Весь долгий процесс над предателями освещали русская газета «Индустриальное Запорожье» и украинские издания, семья Эрвина Розерта хранит их до сих пор. В Вольнянске в память о расстрелянных на братской могиле установлен обелиск.

Беда за бедой

А в Елизаветовке вскоре после переезда Розертов началось выселение немцев. На  сборы дали 4 часа и в товарных вагонах отправили неизвестно куда. В пути были целый месяц. Начиналась зима, высланные мёрзли, голодали,  разразился тиф. На конечной станции их выбирали представители из дальних сибирских сел. Елизавету Ивановну все обходили стороной, никто не нуждался в женщине с четырьмя детьми. Эрвину было 10 лет, Володе - четыре с половиной, Ире - два с половиной, Вите - полтора, а самой матери - 34 года.

В конце концов их увезли в село Кирза Аргунского района Новосибирской области. Поселили в хибаре без окон и дверей. Всё, что удалось вывезти с родины, Елизавета Ивановна поменяла на продукты. Иногда, обмотав ноги тряпками, ходила просить милостыню. Весной Эрвин на полях искал оставленную перемёрзшую картошку. Мать работала скотником, дояркой, огородницей, но колхозникам тогда почти ничего не платили, тем более немцам. Одно время семья жила на животноводческой ферме, дети спали в помещении, где вдоль стен стояли фляги, подойники, постоянно толклись люди, матерились, пели песни. Здесь же при свете каганца Ирина учила уроки. Мать ночевала в сарае. Когда работала дояркой, ей разрешали прямо около коров пить молоко, но приносить детям нельзя было. Заметят - жди каторжных работ. Глотала она это молоко со слезами. Оскорбления, частые тумаки - это участь всех эвакуированных, длившаяся более 10 лет. И такой далёкой, нереальной казалась Елизавете Ивановне жизнь на Украине. Когда-то против воли родителей (с вещами вылезла в окно) она вышла замуж за Ивана, черноволосого, деятельного комсомольца, игравшего на скрипке и кларнете. Что с ним теперь?

Однажды мать решилась на невозможное - тайком отправила старших сыновей в город Асбест к тётке, тоже репрессированной. Когда это стало известно, её арестовали. Дети бежали следом, плакали, но было бесполезно. Целых три месяца Ира и Витя жили без матери, питались тем, что подавали сердобольные соседи.

В городе Эрвин поступил в ремесленное училище, его приодели и кормили. Когда начал работать, он обратился к властям с ходатайством о воссоединении семьи. Решили удовлетворить просьбу, это было в 1953 году. На дорогу Розертам от колхоза дали бутылку подсолнечного масла, бутылку мёда и буханку хлеба. Выделили и бричку с лошадью, чтобы добраться до Новосибирска. Но на возу уселась тепло одетая жена коменданта, который с оружием сопровождал семью, а мать и дети шли пешком, а то и бежали в 40-градусный мороз, все 130 километров. В Новосибирске три дня голодные сидели в спецкомендатуре, потом три дня - на вокзале, и вооружённый комендант постоянно был рядом.

В Асбесте Эрвин жил в общежитии, Владимира определили в детдом, Ирину взяла к себе тётя, Виктора с матерью вселили в комнату, где обитало несколько семей. Таким получилось воссоединение. Зато мать получала зарплату. Когда Эрвину исполнилось 16 лет, он должен был отмечаться в комендатуре, но он твердил.  

Кто был никем

Ирина окончила 8 классов и с разрешения комендатуры начала работать сигнальщицей во взрывном цехе асбестового комбината. Она поступила в вечернюю школу и ежедневно в 3 часа ночи бежала на работу, никакого транспорта не было, а за опоздание грозили строгим наказанием. Девчонка помогала рабочим устанавливать заряды, а потом сигналила, чтобы никто не приближался к месту взрыва.

Наконец, в 1956 году были сняты ограничения на передвижение депортированных, но выезжать в родные места запрещалось. И с них взяли подписки о том, что никогда не будут претендовать на возврат того, что оставили при выселении. Ирина окончила курсы регулировщиков асбестового оборудования, работала на обогатительной фабрике. Она вышла замуж за механика Петра Панишева, и в 1964 году супругов вместе с другими специалистами из Асбеста направили в Джетыгару на запуск первой очереди асбестового комбината (200 тыс. т волокна в год). На новом месте Ирина Ивановна тоже была регулировщиком оборудования. Воспитывая дочь, она окончила вечерний горный техникум, стала работать мастером-технологом смены, а затем технологом цеха. Через несколько лет в Джетыгаре вступила в строй вторая очередь фабрики (400 тыс. т в год), Панишева была технологом и в новом цехе.

20 лет она отдала асбестовому производству. На пенсию ушла в 45, выработав вредный стаж, но еще несколько лет работала инженером-технологом комбината, а затем диспетчером предприятия.

В Германию она перебралась последней из семьи. Вынужденно - врачи отказались оперировать ее старенькую мать, сломавшую шейку бедра. Кивали на возраст. Но как только их самолет приземлился в Ганновере, бабушку на «скорой»  увезли в больницу. Ей сделали операцию, выделили коляску, и она понемногу начала ходить.

Долгий путь к справедливости

Семье об участи Ивана Розерта впервые кое-что стало известно только в 1946 году. А после суда в Вольнянске дочь поехала на Украину, в родные места родителей. И оказалось, что друг отца Иван Самойлович Грушецкий разыскивает Розертов. Он дослужился до звания генерала, был помощником председателя Совета Министров СССР Николая Подгорного, а в 70-е годы работал в НКВД Украины. Неделю Панишева гостила на его даче. Прощаясь, Иван Самойлович сказал: «Вашей маме за расстрелянного мужа положено пособие. Пусть обратится в собес по месту жительства». А той по «месту» ответили: «В те годы вы были молодой, могли и заработать себе пенсию». Мать не смогла найти доказательств своей работы в Сибири, документов не было. Она  долго жила даже без паспорта, единственное, что имели на руках репрессированные, это справка НКВД с указанием фамилии и места проживания. Панишева снова обратилась к Грушецкому, тот - к Кунаеву, наверное, последовало высокое указание. И через две недели персональная пенсия местного значения была оформлена. А секретарь горкома Василий Макушев, пригласив к себе члена КПСС Панишеву, упрекнул:

- Что же вы, Ирина Ивановна, никогда не рассказывали о своем детстве?

- А что рассказывать, - ответила та. - Я тогда «фашисткой» была, надо мной издевались, правда, я давала сдачи. В село приходили похоронки, люди плакали, некоторые свое горе  вымещали на немцах. И в то же время нашего отца, коммуниста, гитлеровцы убили. Все это не забудешь, но и часто вспоминать не хочется.

В Германии Елизавете Ивановне платили пособия за мужа, за рождение пяти детей, хотя первенец дожил только до 10 лет, за инвалидность. Мэр Нюрнберга, где поселили Розертов, поздравлял «ому Лизу» с круглыми датами. А дочери оплачивали уход за престарелой матерью, которая дожила до ста лет…

Политологи утверждают, что история человечества не знала такого наказания, как выселение навечно целого народа. И в советском законодательстве не было такой меры наказания, как  каторжные работы. Но в жизни все это было, калечило души и судьбы миллионов.

Фото из личного архива Ирины ПАНИШЕВОЙ