Сергей Рахманинов, «Не пой, красавица...» - чистый голос, филигранное пиано. Цветы, аплодисменты. Эдвард Григ, «Песня Сольвейг» - затихая, сопрано серебрится, тает от нежности. Снова цветы... И чем дольше длится юбилейный концерт, тем нелепее кажется мысль, что она, эта женщина на сцене,  могла бы не петь. Она - солистка Костанайской филармонии с прекрасным классическим музыкальным образованием и теперь уже с 20-летним стажем певческой работы Гульбану АБДУЛИНА.

В Алма-Ату, как в космос

- Гульбану, я знаю, вам надоели автобиографические вопросы. И все-таки - вы действительно могли бы стать не певицей, а бухгалтером?

- Я даже стала помощником бухгалтера, правда, неважным... Наша семья жила на отделении № 2 совхоза «Брединский» Брединского района Челябинской области. Это район, соседний с Джетыгарой, где я родилась. Моя мама, которая, как и ее отец, хорошо пела и передала, видно, этот дар мне, хотела для дочки нормальной земной профессии. Как, наверно, любая мама, выпускающая своего ребенка во взрослую жизнь. К тому же тогда, в начале 70-х, в глубинке певцы - Бибигуль Тулегенова, Ермек Серкебаев, Роза Джаманова - воспринимались небожителями. Стать, как они или хотя бы близко к ним, - это выглядело фантастикой. А я была обычная сельская девочка, тихая, скромная. Да, я очень хотела петь не только в школьном ансамбле. И даже вообще не в ансамбле. Помню, мне доверили запевать песню «С чего начинается Родина», и я ощутила, как это прекрасно - солировать. Но мама взяла в совхозе направление, и я отправилась в Челябинск учиться счетному делу. Вернулась, приступила к работе, в голове каждый день тяжело, как жернова, ворочались мысли: «Неужели это все? В лучшем случае дорасту до бухгалтера, в худшем стану продавщицей на отделении». И такая, наверно, в моих глазах была тоска, что мама и папа решили отпустить ребенка. Я уехала в Алма-Ату, которая тогда мной воспринималась как космос... Не знаю, я ответила на ваш вопрос, могла ли не стать певицей? Наверно, все-таки не могла. Моя мечта все равно прорвалась, мое тихое упорство убедило близких.

- В областных филармониях певиц с консерваторским образованием немного. В Костанайской, насколько я знаю, лишь две. Вы сразу замахнулись на академический вокал?

- Нет, конечно. Но в столице как раз открылся Дворец культуры Алма-Атинского хлопчатобумажного комбината, я там записалась в вокальный кружок. Им руководила выпускница Ленинградской консерватории. Она меня послушала и говорит: «Девочка, а ты не хочешь всерьез заняться пением?» Этого вопроса я ждала всю жизнь. Она подготовила со мной программу, меня прослушали в музыкальном училище имени Чайковского. Думаю, моя наставница предупредила педагогов, какая я стеснительная тихоня. Они были очень участливы, на похвалы не скупились. Я так окрылилась, что поступила с необыкновенной легкостью, сдав вступительные испытания на одни пятерки. И начались счастливейшие девять лет учебы.

Пришла во храм

- Сколько?!

-  Так у меня еще не так уж много. Классическое музыкальное образование - это 7 лет музыкальной школы, потом 4 года в училище, дальше - 5 лет консерватории и в советские времена предполагались еще 2 года аспирантуры. В общей сложности 18 лет. Никакой другой профессионал на свете не учится дольше музыканта. Причем обучение не поточное, занятия с каждым - строго индивидуальные...

После окончания училища уже в консерватории имени Курмангазы я стала заниматься в классе профессора Розы Джамановой.

- Которая сейчас называет вас Гульбанушей, любимой ученицей, достойной петь в опере? Она выбрала вас или вы ее?

 - Мы из музучилища все время бегали на концерты в консерваторию, на экзамены старшекурсников, знали, кто как преподает. И я была наслышана, что Джаманова, певица с 30-летним оперным стажем, со своих учеников дерет три шкуры. Меня это устраивало. Я написала заявление, что хочу к ней, и все 5 лет занималась в ее классе. Мы с ней уникально совпали как педагог и ученица. Она была редчайшим по таланту наставником. Открытым - своих студентов направляла к другим педагогам: посмотри, как делает романсы Тулегенова, заметь, как работает с западноевропейской музыкой Серкебаев, бери все лучшее от них. Такая широта - достоинство далеко не всех педагогов. Она берегла своих студентов от искушения стать бледными копиями Джамановой - никогда ничего не показывала голосом, заставляя нас искать свои краски, пестуя нашу певческую индивидуальность. Так что и мой тембр, и мое пиано, которым я, не скрою, очень горжусь, и умение подавать звук так объемно и точно, что его слышно в любой точке зала - это все заслуги Розы Умбетовны. Главное, она дала мне школу, навык, умение совершенствоваться самой, без ее ежечасного присмотра.

- А она слышала вас уже состоявшейся певицей?

 - Я была в Алматы в 2005 году. Прибежала в консерваторию, которая навсегда остается для меня храмом, где взращивается настоящее искусство, и - сразу к Джамановой. Говорю: «Петь хочу!» Я пела ей Пуччини, и она говорила, что голос мой стал мощнее, созрел... Я была на седьмом небе.

Самая прекрасная

- Гульбану, а вы никогда не жалели, что вернулись? Что работаете в провинции - уж будем называть вещи своими именами. Когда я слушаю вас, которая лишь раз в четыре года в одном концерте имеет возможность петь сразу и Рахманинова, и Глюка, и Моцарта, вечную классику, к которой вы так тяготеете, и собственно ради которой в первую очередь и учились, я не очень верю в слова о патриотизме, который и привел вас в Костанай. Опровергнете меня?

- Сложная это тема. Я человек долга. И с совестью у меня все в порядке. Мои родители девять лет учили меня в столице, вкладывали деньги, переживали за меня. И я считала, что должна быть к ним поближе, помогать им. Я не думала, что вершу свою будущую судьбу. В молодости такими категориями не мыслишь. Впрочем, во всяком деле есть две стороны. И в том, как я отнеслась к своим родителям, а значит в том, как они меня воспитали, есть огромный плюс. Уважение, душевное тепло - это то, что должно связывать семьи в неласковом мире. Мамы и папы давно нет, но боль от этих потерь стихает от мысли, что я была им хорошей дочерью.

Но, конечно, начало работы в крае, где востребованы были не мои арии, а другое искусство, более массовое, хоровое, самодеятельное, было для меня сплошным стрессом. Я плакала так, как никогда до этого в жизни. И мне очень повезло, что моим руководителем был Владимир Васильевич Рыдченко, который всегда относился ко мне  по-отечески бережно, к тому же уважая во мне профессионала. Мы 18 лет проработали вместе, и я никогда не слышала от него резкого слова в свой адрес. Больше того, однажды он просто спас меня как певицу. Я собиралась ехать на Международный конкурс русского романса, знаменитую «Романсиаду». И в дороге меня догнала весть, что мама умерла. Это было таким потрясением, что я потом 40 дней ничего не могла и не хотела делать. Если бы меня заставили петь через силу, думаю, это плохо кончилось бы для голоса. И Владимир Васильевич все понял и не тревожил меня. Дал возможность восстановиться.

 - А «Романсиада»?

- Я поехала на нее в следующем году, в 2004-м. И сказала себе, что в память о матери должна очень постараться. Получила первую премию, а председатель жюри и организатор «Романсиады» заслуженная артистка России Галина Преображенская  подарила мне сборник романсов, на котором написала: «Гульбану, вы удивили и буквально потрясли меня своим высочайшим филигранным мастерством!» Для меня такая оценка из уст мастера равна Гран-при.

Самая прекрасная

- Гульбану, скажите, любовь к классической музыке, к сложным гармониям - это у вас, вообще у человека, врожденное качество, данное от природы?

- У меня - нет. Я пианино-то впервые в жизни увидела в Алма-Ате. И никаких опер я не любила. Мне нравились обычные песни с красивой мелодией. А понимание красоты сложных музыкальных жанров развили во мне педагоги. Музыкальное образование ведь включает и историю музыкальной культуры, и музыкальную литературу, это целый мир, прекрасный и богатый.

- И войти в него может каждый? Каждому доступно понимание красот оперной музыки, скажем? Это я к тому, что больно смотреть на концерте, как люди, особенно дети, в лучшем случае скучают на Чайковском и Прокофьеве? Или вообще уходят из зала.

- Я поняла вопрос. Уверена: в каждом здоровом нормальном человеке можно развить понимание высокой классики. И даже нужно. Это, простите, чистит мозги и душу, замусоренные песнюшками типа «Убили негра...». Но это вопрос, требующий государственного решения. Если, конечно, мы действительно хотим, чтобы наши дети, наше будущее было интеллектуальным, умным. Политика в области музыкальной культуры, доступное музыкальное образование - с этого, по-моему, надо начинать. Вспомните, во времена СССР тенденция была - открывать как можно больше музыкальных школ, и туда вели всех малышей. А почему? Мамы рассуждали: станет музыкантом или нет, не важно, главное, что в этой школе учат только красивому, эстетичному. И как они были правы. Разовые же попытки что-то исправить эффекта не дают. Мы как-то выезжали в школы - я, моя коллега Гульнара Усенова в сопровождении оркестра в актовых залах исполняли классику. А дети в это время баловались лазерными указками и бросали в нашу сторону конфетные бумажки... Нет, должна быть нормальная система музыкального воспитания, а уж филармония как организация профессиональных музыкантов в нее встроится.

- Но пока...

- А пока лично я делаю, что могу и что должна. Работаю так, что мне никогда не бывает стыдно перед своими педагогами. Пою классику, романсы, хорошие эстрадные песни, которые тщательно отбираю. Я получаю за свой труд награды. Не только такие, как признание Клуба меценатов. У меня дома есть необыкновенный подарок. Житикаринский игумен Максим подарил мне «Библию» с трогательным посвящением: «Досточтимая Гульбану Султановна! Да благословит Всевышний Господь каждый день Вашего пребывания на Земле за ту радость, которую Вы своим творчеством несете в наши души». Да за это можно все отдать! Я счастлива в семье. Я дарю людям радость и пробуждаю в ответ прекрасные эмоции. У меня уникально хорошая работа: я никого не могу обидеть, я служу на сцене людям так честно, что любой госслужащий позавидует, у меня ничего нельзя отобрать - ни мой голос, ни мое желание петь... Я рада, что несу людям только чистоту и красоту. Разделите эту радость со мной - слушайте меня.

С благодарностью, Гульбану

В 2010 году, когда уже шла подготовка к юбилейному концерту, у Абдулиной обнаружилась болезнь связок. Это был шок. Врачей-фониатров в Костанае нет, начало лечения в Челябинске сразу поглотило все небольшие накопления семьи, а зарплаты у певиц филармонии по нынешним временам смешные. Гульбану пришлось искать помощи. И нашелся предприниматель, который помог, едва услышав ее имя. Спасибо ему от всех поклонников таланта певицы за то, что голос Абдулиной звучит по-прежнему.

Фото Николая СОЛОВЬЕВА