Виктор ШЕНДЕРОВИЧ, «Ежедневный журнал»

В политической жизни первого президента было много чёрных минут: чёрных для него и тех, в которые источником черноты оказывался он сам. Всё это непременно станет предметом холодного исторического анализа, но не сегодня. 
Он был русский - в его случае это действительно многое объясняет. Голсуорси тут нечего делать. Это был персонаж Островского и Лескова, с Салтыковым-Щедриным и не без Достоевского: крупный, неподдельный, выламывающийся из рамок, неподвластный простым описаниям. Всё, что он делал, он делал сам: и его победы, и его катастрофы были собственноручными и, под стать личности, - огромными.
В нем, по Бабелю, квартировала совесть. Хотя, может быть, и не была ответственным квартиросъёмщиком... Но когда он извинялся, уходя, он делал это искренне и в последние годы, по многим свидетельствам, тяжело переживал происходящее в России, несомненно чувствуя свою вину за многое.
К рубежу веков череда политических провалов сделала его «хромой уткой»; только ленивый прилюдно не оскорблял Бориса Николаевича; при его характере - можно себе представить, чего ему это стоило, но ходивших с плакатами «Ельцин - иуда» не бил ОМОН, финансировавшие Примакова не сидели в тюрьме, и парламент был местом для дискуссий и даже процедуры импичмента...
Сегодня нам есть с чем сравнить, чтобы оценить масштаб личности. Здесь не время описывать в подробностях сети, в которые он попался на закате своей власти: любой из тех, кто шёл в Кремль, начал бы свое царствование с показательных процессов над ближайшим окружением Ельцина и, увы, его семьёй. Его личной семьёй, с маленькой буквы... Этот крючок намертво сидел в животе у первого российского президента.
Но он попросил у нас прощения - простим ему! Тем более есть за что.
Первые «демократические» годы Ельцина - легенда! Девяносто процентов поддержки - Ельцин набрал их в девяностом году на самом деле. При тотальном противодействии Кремля, при черном пиаре, жалком по сегодняшним подлым временам, но тогда, по новизне, поразившем россиян...
Это побеждал не он - побеждало новое время. Страна, разбуженная Горбачёвым, распрямлялась и начинала дышать полной грудью... И лучшие дни и часы Ельцина - дни и часы, когда он дышал в такт с Россией. По всем законам творчества, политический талант выносил Бориса Николаевича в такие дали, куда он сам и не думал заходить. У него хватало чутья доверять этой волне, расти и соответствовать времени...
У него хватало характера, чтобы держать удары - уж чего-чего, а характера в Ельцине было на дивизию; судьба ломалась об этот кремень много раз!
Но он не был бы русским, если бы не был способен на саморазрушение. И он никогда не стал бы Первым секретарем Свердловского обкома КПСС, если бы не умел перешагивать через людей.
Он был плоть от плоти номенклатурной - и плоть от плоти народной! Вот так вот, одновременно! И при всех ельцинских экзерсисах Россия не была для него углеводородной недвижимостью, как для тех, кто пришёл ему на смену, - да, это была зона власти, но и зона ответственности и боли. И гордости, и мечты...
Когда Михаил Южный уступал в «Берси» в финале Кубка Дэвиса, Ельцин, сидя на трибуне, мрачнел так, что становилось страшно за судьбу теннисиста в случае проигрыша; когда Россия победила, Ельцин, к ужасу Наины Иосифовны и восторгу французских телевизионщиков, полез через перила, чтобы поскорее обнять того, кто принес честь России. Хоть такую, спортивную... И перелез!
Это был не пиар - ему не было уже нужды пиариться; в этом вдруг проявился весь Ельцин - неуклюжий, нестандартный, катастрофичный, прекрасный. Человек!
Отдельным, несмываемым кадром в памяти: этот седой человек, идущий по проходу Кремлевского дворца съездов, чтобы положить партбилет и выйти, закрыв дверь за эпохой.
С его смертью его эпоха не заканчивается; дверь приоткрыта.

Сергей БУНТМАН, «Ежедневный журнал»

Он трубил, он гудел, он показывал нам «загогулину», стоял на танке в августе 91-го, насупясь, провожал Горбачёва из политики, отдавал приказ стрелять по Белому дому, дирижировал оркестром в Германии, не выходил из самолета в Ирландии, танцевал, больной, в 96-м и сидел перед камерами под Новый, 2000-й год, извиняясь, прощаясь и представляя своего преемника. Потом мы видели его на теннисе, видели, как он дулся на жену и обнимал, хлопал привычной беспалой рукой по спинам обладателей Кубка Дэвиса.
Борис Ельцин. Первый президент России. Он умер, увешанный всеми собаками наших невзгод, ущемленного самолюбия, потерянных мифов и территорий. Редкие скромные, шёпотом сказанные добрые и справедливые слова. И не менее, может быть, справедливые, но уж очень сладострастные обвинения. Ну, ладно, мы помним, как многие из нынешних порицателей Ельцина так же сладострастно прогибались перед «царём Борисом» и с удовольствием играли на всех его слабостях и пороках.
Легко назвать словом «Ельцин» все беды переходной эпохи. Но нужно тогда назвать словом «Ельцин» и возможность бороться с этими бедами, протестовать во весь голос, издавать оппозиционные Ельцину газеты и смеяться над президентом в программе «Куклы». Это для честности. Ради неё же необходимо выбрать, что для вас ужаснее: сама первая чеченская война, истребление своих граждан в военной форме или в невоенной одежде, или Хасавюрт, который был возможностью мира, хоть и упущенной впоследствии. Бездарно растраченной...
Легко смеяться над фразой «берите суверенитета, сколько хотите». Все ли взяли, сумели понять, что теперь мы все суверенные граждане? Если мы в упоении непонятой свободы топтали друг друга, как хотели, то это тоже называется «Борис Ельцин».
Ладно, теперь есть целая вечность, чтобы размышлять об эпохе Ельцина, чтобы раскладывать по полочкам его жизнь. Вспомним главное. Борис Ельцин был с нами на стороне свободы в 91-м. Борис Ельцин был в диалоге с обществом. В диалоге до мордобоя, временами, но в диалоге. И это стоит помнить, когда от диалога не осталось практически ничего.