В январе Улицкая была награждена французской премией имени Симоны де Бовуар - «за креативность в создании образа современной женщины». Награду вручили в легендарном кафе «Дё маго», которое десятилетиями являлось центром богемно-артистической жизни Парижа. В числе его завсегдатаев были Эрнест Хемингуэй, Альбер Камю, Жан-Поль Сартр и его спутница Симона де Бовуар... После награждения Улицкая дала эксклюзивное интервью «Известиям».

Человек не из партера

- Парижские критики видят в вас одного из вероятных претендентов на Нобелевскую премию.

- Пустой разговор, который не имеет никакого отношения к моей жизни. Все равно что назвать меня претендентом слетать на Луну.

- Вы часто говорите, что не претендуете на первое место и всегда готовы его уступить.

- Я по природе своей человек довольно застенчивый и гораздо лучше себя чувствую где-нибудь в уголке. Мне это интереснее еще и потому, что из уголка ты можешь наблюдать. А это мое любимое занятие. Первый же ряд партера - место, где, наоборот, тебя наблюдают.

- Ваши книги изданы больше чем на 30 языках. Вы пытались понять природу вашего успеха? Почему вы так популярны одновременно и у японцев, и у немцев?

- Этот вопрос я раньше себе очень настойчиво задавала, а потом перестала. И решила, что могу просто радоваться этому обстоятельству, а анализируют пусть другие. Вначале мне казалось, что я пишу для моих друзей, для людей моего образовательного уровня, миропонимания. Когда я обнаружила, что лифтерша в моем подъезде читает мою книжку и спрашивает: «Люсь, это твоя?», я подумала: «Как интересно!» Оказывается, читают не только мои сокурсники по университету. Потом оказалось, что читают дети, дети друзей. И это было, конечно, еще одним радостным открытием. И когда мои книжки пошли по миру, я тоже думала: «Почему библиотекарша Сонечка, живущая в России довоенной и послевоенной, вызывает интерес у людей, которые не имеют даже точек соприкосновения с этой жизнью?» Значит, есть какой-то гораздо более общий знаменатель, чем тот, на который мы рассчитываем.

- В конце декабря вышла в свет ваша новая книга «Зеленый шатер», которая уже лидирует в списке бестселлеров...

- Когда я пишу книгу, то всегда рассчитываюсь с каким-то временем своей жизни, с каким-то куском биографии, своего опыта, своих переживаний. «Казус Кукоцкого» был связан с моим пребыванием в биологии и в медицине. «Даниэль Штайн, переводчик» - с моими путешествиями в сфере религиозной. А «Зеленый шатер» - это попытка осмыслить нашу жизнь 70-х годов. Хотя действие в книге более пространное - раньше начинается и позже заканчивается. Для меня это попытка анализа большого куска жизни, который требует пересмотра еще и по той причине, что молодые люди очень часто признаются в своей нелюбви, иногда даже ненависти к шестидесятникам. Это меня ужасно оскорбляет. У меня свой счет к собственному поколению. Но это было первое поколение, которое тосковало по свободе и начало ее реализацию. И если кто-то и имеет право предъявлять претензии к шестидесятникам, то это они сами.

- В книге, в частности, вы пишете о диссидентах - без их героизации, на мой взгляд.

- Прежде всего я не рассматривала никаких знаменитых героев. В основном это мы, которых выгоняли с работы, которых иногда подтравливал КГБ, делал обыски в домах и прочее. Но в книге нет речи о крупных диссидентских деятелях.

Происходит атомизация

- Утратил ли окончательно в России писатель свою былую роль властителя дум?

- Сама я никогда на эту роль не претендовала. Думаю, что просто кончилось то время. И в сегодняшнем мире - ни в России, ни где бы то ни было - не сохранилось этой модели писателя как учителя жизни, как пророка, как вождя. Более того, когда писатель претендует на такую роль, это выглядит немножко смешно.

- С чем связана утрата этой роли?

- Отчасти с тем, что происходит невероятная атомизация. Такого разобщенного мира, как сегодня, прежде не было. Люди гораздо легче кучковались, легче определялись через группу. Сейчас литературы пролетариата, равно как и литературы буржуазии, быть не может. Сегодня только какие-то общечеловеческие ценности могут быть тем материалом, с которым работаешь.

- Может, это и хорошо? Бродский считал, что роль художника и его долг - хорошо писать, только и всего.

- Безусловно, он прав. Тут ничего нельзя возразить. Просто далеко стоим, велико расстояние между Бродским и многими другими. Потому что Бродский был гений, и это с каждым годом все более и более очевидно.

- Вы по профессии биолог-генетик. Какую эволюцию, с вашей точки зрения, претерпевает человек?

- Мы сейчас находимся в состоянии эволюционного скачка. Последние сто лет человек физически и физиологически очень сильно меняется. Это не значит, что у него через три поколения прорежутся крылья или вырастут жабры. Но наука фантастически расширяет возможности человека. Процессы идут одновременно в разных направлениях. И при этом человек развивается, делается гораздо умнее и талантливее. В то же самое время параллельно происходит чудовищная глобализация, которая ведет к утрате культуры.

- Не поставит ли рано или поздно человечество на край пропасти генная инженерия?

- Поставит, если миром будут править безнравственные люди. Потому что наука сама по себе не имеет этики. Но люди, которые ею занимаются, либо безнравственны, либо нравственны. Генная инженерия, как и многие другие вещи, требует контроля. Но все это очень сложно, поскольку мы находимся на границе как бы нового сознания. Помните возмущение, с которым была встречена идея эвтаназии лет 20-30 назад? А сегодня мы совершенно иначе ее себе представляем. Я не противник эвтаназии. Противником ее является любая религиозная система, будь то христианство или ислам. Эвтаназия - это почти случайный пример, но огромное количество проблем требует пересмотра.

Человек создан не для счастья

- Существует ли ген таланта?

- Нет, талант всегда есть сумма каких-то разнообразных генов, их удачное сочетание. И плюс, безусловно, обстоятельства жизни, среды. Существуют же огромные династии писателей, художников - их воспитывают. Это имеет отношение и к таланту, и к тому социальному толчку, который дает родительская профессия. Строго говоря, так было всегда. И это дает большое преимущество людям творческих профессий, когда семья поддерживает. Папа с мамой имеют значение.

- Ну, а ген счастья?

- Опять-таки это пакет генов. Плюс наше сознание. Я по природе своей мизантроп и большая зануда. Мама моя всегда очень огорчалась и говорила: «Тебе все не нравится, все плохо». Но когда я это осознала, то поняла, что это неправильно. Надо уметь радоваться, искать для этого поводы. И могу сказать, что, пожалуй, я научилась.

- И что вам доставляет наибольшую радость?

- Есть поклонники малых дел, а я в последние годы стала поклонником маленьких радостей. Невозможно же всерьез радоваться премии. А вот встретилась здесь с подружкой, и она мне подарила маленькую прелестную книжечку, и я ужасно обрадовалась.

- Значит, вы отрицаете, что человек создан для счастья, как птица для полета?

- Я этого категорически не приемлю. Счастье - минутное, редкостное, яркое состояние. Оно нам даруется. Человек, может быть, создан для поиска смысла жизни - мне это больше нравится. Счастье - вообще идея не из моего арсенала. Оно, как явление, меня никогда не занимало.

Живу там, где хочу

- Вы порой рассуждаете о старости - «великом уроке смирения».

- Я ощущаю себя на 33-35 лет - это мой константный возраст. Но у меня есть дисбаланс между состоянием внутренним, достаточно мобильным, подвижным, и ограничениями, которые приносит возраст. Старость меня совершенно не радует, но к ней надо привыкнуть, с ней надо смириться. Мы с мужем постоянно смеемся, потому что забыли номер телефона, ключи, забыли то, забыли се. Это знаки старости. Стараюсь на себя не сильно за это злиться, разрешаю себе забыть, перестаю гневаться по этому поводу.

- Ваш муж - скульптор и художник Андрей Красулин. У вас общий взгляд на искусство?

- Андрей сыграл очень большую роль в моем становлении - личностном и всяческом. И в большой степени я его ученица, а он мой учитель. В отношении изобразительного искусства - безусловно. Именно Андрей открыл мне неизвестные пространства. Мы вместе уже очень много лет. Брак - вещь взаимопроницаемая. Поэтому мы вместе прожили довольно много идей и поворотов. Скажем, вся восточная тема принесена Андреем. Наш дом полон книжек по буддизму, по всяким восточным практикам. И теперь в Востоке погряз один из моих сыновей.

- Почему ваши сыновья, которым сегодня 35 и 39 лет, вернулись из США в Россию?

- По разным причинам. Старший сын окончил бизнес-школу Колумбийского университета. Ему в России очень интересно работать. Он занимается антикризисной экономикой. Что касается младшего, он музыкант. Он там жил с 15 до 25 лет довольно тяжело. Я его забрала. У него прекрасный язык, он работает синхронным переводчиком. Оба моих сына относятся к породе людей, которые готовы жить там, где есть работа. Как и большинство современных молодых людей, имеющих достаточно хорошее образование. Мне нравится такой стиль жизни человека, принадлежащего миру.

- Вы сами из таких людей?

- Сама я к этой породе не отношусь. Мой единственный полноценный язык - русский. Хотя я предпочитаю работать не в Москве, а куда-нибудь уезжать, но я очень сильно привязана к стране. Я могу поехать и пожить месяц во Франции. Меня достаточно часто приглашают на какие-то стипендии. Раньше я шире пользовалась этой возможностью, сейчас меньше. На самом деле я живу там, где хочу.

- Какие книги вы бы взяли на необитаемый остров?

- Я возьму компьютер, там все есть.

Фото www.terbut.zahav.ru