Цензура - в прошлом?
Юрий БОНДАРЕНКО
Уютные воспоминания. Ими удобно прикрываться от дня сегодняшнего. А ведь, пожалуй, время после смерти Сталина когда-нибудь назовут золотым веком художественного образа и слова. Громоздкая и далеко не всегда разумная машина цензуры еще действовала вовсю. Но за слово уже (и еще!) не убивали! Мы так увлеклись (или нас намеренно увлекают?) отталкиванием прошлого, что не замечаем голого короля сегодняшней реальности - того, что цензура никуда не исчезла. Просто она, причем в глобальных масштабах, не минуя и стран самого-самого «свободного мира», начинает принимать куда более жуткие обличья. И оказывается, что цензура чиновника, пусть даже «идеологически зашоренного», а то и туповатого, возможно, один из самых безобидных видов цензуры. Ведь ее довольно давно уже сменила не просто цензура денег и веяний маскульта, но и цензура памяти о мрачнейших картинах средневековья. Так, в провинциально тихой Скандинавии звучат взрывы, поводом к которым становится насмешка над образом пророка Мухаммеда, а в Москве рождает бурю кулачноправедного гнева выставка «Осторожно: религия!»
И дело не только в так называемом религиозном фанатизме. На том же Западе пока еще могут швырнуть на экраны, как бомбу, лихо закрученный антикатолический и в немалой мере антихристианский «Код да Винчи», а в России - показать его на Первом канале. Причем в период между протестантско-католическим и православным Рождествами.
Но вот закавыка: в нашем мире пока еще безопасно бранить президентов. Такие, как Немцов, все-таки еще могут выступить на митинге в защиту Ходорковского. А вот в Кущевской людей почему-то не тянет на откровения. И, думаю, не потому, что там живут люди похлипче Немцова. Просто цензура, с которой люди сталкивались годами, - не та. Арестами на 15 суток и обливанием соком здесь не ограничивались. Платой за неосторожное слово может стать жизнь того, кто это слово сказал. И что греха таить, самые отчаянные президентоборцы, да и я сам, окажись мы в Кущевской, вряд ли стали бравировать своим мужеством, почувствовав, что придется иметь дело не с цензурой чиновника, а с цензурой организованного фанатизма или криминального клана. Ведь это - цензура гораздо страшнее.
Есть, конечно, еще и цензура вкуса, цензура такта в отношении к религиозным и иным чувствам таких разнообразных «человеческих масс». Но сегодня она не в особой чести. Да и до нее ли в нашем суетно-динамитном мире, где страх потерять лицо сплошь и рядом отступает перед страхом потерять голову? Причем в буквальном, а не переносном смысле.
Материалы номера