Андрей КОЛЕСНИКОВ девятый год «поднимает до потолка жанр паркетной журналистики». Прославился своими крайне ироничными статьями о президенте РФ Владимире Путине в газете «Коммерсант». Продолжает писать о его деятельности уже в качестве премьера и, кажется, ближе всех подошел к разгадке его личности. Кроме того, любит провоцировать людей на разговор о том, о чем они говорить не привыкли, чем и занимается в журнале «Русский пионер» и в программе «Нереальная политика» на РЕН-ТВ.

«Люди не меняются лет с пяти»

- Андрей, почему именно вам с Натальей Геворкян и Натальей Тимаковой было предложено написать первую книгу об и. о. президента Путине?

- Издательство «Вагриус» очень хотело, чтобы вышла такая книжка, потому что тогда Путина, конечно, еще никто не знал. Думаю, не было ни одного журналиста, который бы не хотел взять интервью у Путина. У нас перед всеми было преимущество в виде Натальи Тимаковой, которая в то время была начальником кремлевской пресс-службы, а до этого работала в «Коммерсанте». Тимакова договорилась, и через несколько дней мы оказались в Кремле.

Честно говоря, мы не сразу решили этим заниматься. Думали: «Сейчас у нас такая безупречная репутация, а что может быть потом?»... Мы прикидывали, не погубит ли нас книжка про Путина. И решили сначала познакомиться с ним, посмотреть на него.

Мы встретились с ним в Кремле, и буквально минут через 20 я понял, что мы уже делаем эту книжку. Мы задавали вопросы - он на них отвечал, отвечал интересно, мы все записывали... Мы встречались с Путиным почти каждый вечер. Я до сих пор не понимаю, как ему удавалось находить столько времени для нас: шла предвыборная кампания, он очень много ездил по стране. Мы всего за месяц сделали эту книжку, и я считаю, что получилось качественно.

- Изменился ли, на ваш взгляд, Путин за прошедшие с тех пор 10 лет?

- Конечно. В реальном общении, как я понимаю, никаких особых изменений у него не произошло; да я вообще уверен, что люди не меняются лет с пяти. Что же касается политического поведения, то оно изменилось довольно сильно. Это, конечно, совсем другой Путин, чем тот, который говорил про обрезание... Была такая история в самом начале его президентской биографии, когда во время зарубежной поездки его на пресс-конференции спросили про Чечню, а он тогда на такие вопросы очень резко реагировал, глаза становились стеклянными, Путин в ответ предложил задавшему вопрос французскому журналисту сделать обрезание и взялся помочь ему в этом: у нас в России хорошие врачи, у вас вообще ничего там больше никогда не вырастет... В результате был международный скандал. Сейчас Путин на этого журналиста не стал бы тратить столько энергии. Он внутренне стал гораздо спокойнее. Это главное, в чем он изменился.

- Слабым бывает?

- На людях Путина слабым никто не видел. Это совершенно точно.

- За столько времени работы рядом научились ли вы его психологически чувствовать: сейчас Путин скажет это, сейчас поведет себя так-то?

- Мне кажется, что да. По крайней мере, как журналист, я чувствую, когда Путина пора записывать. Чувствую, что вот-вот он начнет говорить то, что потом все будут обсуждать. Зато у меня есть и обратный эффект от долгой работы с Путиным: как только он начинает говорить, у меня тут же сами закрываются глаза. Но зато когда надо, я сразу просыпаюсь, ни разу еще ничего не проспал.

Все время, пока я работаю, я слышу от всех один и тот же вопрос: «Почему тебя до сих пор не выгнали из пула?» «Спросите кого-нибудь другого, кто это знает», - хочется мне ответить на этот вопрос каждый раз. Хотя я понимаю, что я пятое колесо в этой телеге. Я говорю то, что они часто не хотят слышать. Я то, без чего гораздо легче было бы обойтись...

- ...потому что тогда осталась бы либо сухая информация, которую читать сегодня никто не будет, либо критика, с которой власти пришлось бы бороться? А так «стёб Колесникова, который ошибочно называют иронией, на самом деле уводит читателя к в большинстве своем надуманным интерпретациям, которые ничего общего не имеют ни с объективностью информации, ни с достоверностью. По сути, это информационный шум, который лишь затрудняет восприятие». Эта цитата, конечно, весьма радикального комментария одного из читателей «Коммерсанта» под вашим репортажем о поездке Путина в Индию, отражает, тем не менее, одну из точек зрения на результаты вашего журналистского труда. Не считаете ли вы себя родоначальником гламурной политической журналистики, которая выгодна власти, поскольку, делая эту власть прикольной и не очень серьезной в глазах читателя, позволяет отвлечь его внимание от истинных реалий большой политики?

- Нет, конечно, потому что всеё это не так. Я работаю в газете «КоммерсантЪ», что по определению требует от меня большого количества фактуры; в том числе фактуры эксклюзивной. Фактура же бывает разная. Бывает в деталях: то, что кому-то кажется информационным шумом, другому раскрывает всю подноготную большой политики, потому что она именно в этих деталях. Это во-первых. А во-вторых... Если взять мой репортаж из Индии, то я единственный из коллег, кто в нем назвал цену достройки «Адмирала Горшкова». Всем официальным лицам было неудобно из-за ситуации с «Горшковым» - сначала неправильно посчитали стоимость достройки, затем она оказалась выше, поэтому на этот раз они категорически молчали. Путин с премьер-министром Индии Сингхом не афишировали эту договоренность, решили все сделать по-тихому.

Так что на пресс-конференции никаких цифр названо не было, а уже позже, где-то в кулуарах, негромко про договоренность сказал министр обороны Сергей Иванов, который категорически отказался говорить о новой цене контракта и которую никто из журналистов так и не выяснил. Эта цифра появилась только в моем репортаже в «Коммерсанте». И она не могла не появиться, потому что без нее репортаж был бы бессмысленным. Мне бы об этом сказал любой в «Коммерсанте»: главный редактор, заместитель главного редактора... И после этого говорить, что эти репортажи уводят от действительности и являются частью политического гламура, мне кажется бредом.

«Есть две счастливые должности»

- Вы автор множества книг о Путине, которые состоят из ваших же репортажей о нем. Книг, кстати, со своеобразными названиями.

- «Я Путина видел!» - это перефразировано из анекдота: «Я Ленина видел!» Придумал это название наш шеф-редактор Андрей Васильев. «Путин Медведева выбрал» - придумали в издательстве, к этому названию я вообще никакого отношения не имею. В некоторых книжках названия мои. Например, «Фарс-мажор».

- Александр Хинштейн удачно сочетает журналистику с политикой, есть масса других примеров, когда журналист реализуется одновременно и в другой профессии. Вас тоже порой тянет на какую-нибудь иную стезю?

- Нет! Я могу функционировать только в рамках журналистики. В ней есть много жанров. Хотя великий главный редактор великих «Московских новостей» и уже не такой великой «Общей газеты» Егор Яковлев говорил: «В журналистике есть две должности, на которых можно работать и чувствовать себя счастливым: это должность спецкора и должность главного редактора. Все остальное - не то». Вот я и работаю спецкором в «Коммерсанте» и главным редактором в «Русском пионере».

- Вы лауреат нескольких премий, среди которых: «За журналистику как поступок» имени Сахарова, «За образцовое владение русским языком». За что вы получили эти премии и в какой мере их заслуживаете? Задаю этот парадоксальный вопрос, Андрей, потому, что вы сами как-то бросили фразу: «Съездил с Путиным в «Перекресток» и получил премию...»

- Премию имени Сахарова я получил за Беслан. Я остался там еще на две недели после того, как оттуда уехали по сути все журналисты. А там все было наполнено таким горем, таким стоном и таким молчанием, что вот эти две недели я, конечно, буду помнить всю жизнь. Но это не является, на мой взгляд, поступком, это было просто редакционное задание. Я просто не мог оттуда уехать. Писал и писал.

Там как-то приехала на похороны - хоронили человек пятьдесят - очень представительная делегация: руководство Госдумы и Совета Федерации, губернаторы. Они стояли под зонтиками на трибуне, к которой им проложили досочки от асфальтированной дороги, а люди метрах в пятидесяти от них месили грязь и закапывали гробы. Чиновники произносили какие-то речи, но их никто не слушал - их просто не было слышно. Люди находились на двух разных планетах: одни произносят речи, другие хоронят своих близких. Вот про это я написал, и написал очень резко.

Что касается премии ритейла. Да, действительно, я говорил, что девушки с руками по локоть в солидоле пашут, а я получаю премию за одну-единственную заметку про визит Путина в «Перекресток». Но я тут же оговариваюсь, что эта премия и дается за одну заметку. Кроме того, именно этот визит Путина в «Перекресток» был решающим для отечественного ритейла - для людей, которые покупают и продают нам продукцию в магазинах. Путин собрал огромное совещание, в котором я участвовал как журналист, а затем поехал в «Перекресток». По итогам этого совещания были приняты поправки в закон. Для ритейла это было событием последнего пятилетия. Человек, который про это писал, был обречен получить премию ритейла.

- С недавних пор вы - работодатель журналиста Владимира Путина, так что тему журнала «Русский пионер», главным редактором которого вы являетесь, обойти никак нельзя. «Русский пионер» - гламурно-тусовочное издание для известных и лояльных власти людей, в которое могут прийти Сурков с Собчак, но не могут прийти, скажем, Лимонов с Немцовым?

- Прийти-то могут, но напечататься - не факт. У нас слишком много требований, прежде всего литературных. Хотя Немцова я бы напечатал с удовольствием. А Лимонов пишет везде: пишет и пишет... А мне в такой журналистике хочется открывать новые имена. Сурков в журналистике - новое имя. Почитайте то, что Собчак пишет в «Русском пионере» - абсолютно новая журналистика для нее. В каждом номере у меня появляются новые люди, и далеко не только политики.

Безусловно, текст, о котором вы говорите, писал сам Путин от начала до конца. Я думаю, любой, кто хоть раз слышал Путина, поймет, что это его колонка. Я не буду раскрывать технологию того, каким образом Путин стал колумнистом «Русского пионера», потому что надеюсь к ней прибегнуть еще не раз.