Звездные юбилеи следуют один за другим. Табаков, Данелия в августе, в самом начале сентября - Валентин Гафт. И что ни новорожденный, то уникум. Не только в смысле человеческого долголетия (75 - это все-таки возраст), но и творческого. Играют, снимаются, пишут...  Накануне своего юбилея Гафт отказал большинству изданий в интервью. Корреспонденту «Российской газеты», с отцом которой когда-то  сидел за одной партой, он это объяснил.

Источник ищу до сих пор

- Меня раздражает, что вокруг сейчас - сплошь гении, звезды, все - в наградах, юбилеях. Нужно заканчивать с этим. Я написал об этом стихотворение: мы гибнем от того, что возомнили себя богами. А между тем недавняя жара в Москве показала: что-то начинает твориться с природой. И пришла пора задуматься о том, что мы живем в конфликте с мирозданием, перехвалив себя и считая, что все понимаем и умеем.

- Отсюда ваша вечная неудовлетворенность собой? Но в ваших родных Сокольниках неудовлетворенность собой была неактуальна. Нужно было постоянно самоутверждаться...

- Да. Это все шло от некоего комплекса неполноценности послевоенного времени. У многих в те годы были бандитские дворы, и все этим хвалились. Так и наш, на Матросской Тишине. Мои детские дворовые кумиры - Пигарь, Свист, Аршин... Многие из этих ребят пришли из тюрем. Пигарь вернулся с одной ногой - вторую отдавило на лесоповале. Но как с костылем он играл в футбол! Это были ребята, которые ничего не боялись. А я сначала их боялся. Потом стал изображать из себя боксера и выскакивал на «стычки» с ними. Меня на кого-нибудь натравливали, но при этом «держали» за меня «мазу». И я несколько раз мощно дрался, оставаясь без зубов. Поступать в школу-студию МХАТ пришел с золотой фиксой. А читал с блатными интонациями своих приятелей. Будучи абсолютно зажатым, выражал этакую лихую свободу.

- А сейчас не страшновато в наши «бандитские» времена? Криминал не реальный, а нравственный, духовный имею в виду. Когда никто ни за кого «мазу не держит», а на экранах - потоком бутафорская кровь и плотская любовь.

- Не страшно. Противно. Люди, которые наживаются на грубом сексе, насилии, полностью потеряли человеческую суть. Не думаю, что этот беспредел будет вечным. Но на одну человеческую жизнь - чтобы ее испортить - достаточно.

Эпизоды и эпизодики

- В кино вы и начинали с эпизодика в фильме Михаила Ромма «Убийство на улице Данте»...

- С которого, кстати, начался успех Миши Козакова, сыгравшего главную роль. А для меня это был грандиозный провал. Я ничего не мог. Столбенел. А Миша восхищал меня своей незамысловатой наглостью. Как и я, двух слов не мог произнести Смоктуновский, сделал дублей 12. А Миша возмущался: «Зачем вы взяли этого бездаря? Я не могу больше терпеть!» Свою же реплику я произнес испуганным женским голосом. Но самым ужасным было, когда за моей спиной второй режиссер сказал: «Как мы ошиблись в этом мальчике!» И все. Я заморозился.

- Когда разморозились?

- Да еще не разморозился.

- Но как же все-таки пришло это решительное: «Я стану!»

- Постепенно. Через неудачи. В Театре сатиры в спектакле «Тень» я упал в оркестр, перепутал партнерш. Потом менял театры, как перчатки. И везде я видел великих артистов. Подражать им было невозможно. Надо было найти источник: откуда это?! Я начал искать. И ищу до сих пор.

- Ваша карьера началась с провального эпизодика. А случались ли такие эпизоды, которые разворачивали вашу жизнь? Один, кажется, знаю. Перед поступлением в школу-студию МХАТ на аллее родных Сокольников вы встретили Сергея Столярова, героя всенародно любимого «Цирка».

- Да это не эпизод. Почти полное собрание сочинений... Навстречу мне по сокольнической аллее брел Сергей Дмитриевич с двумя сеттерами. Я подошел и выпалил, что поступаю в школу-студию МХАТ, про себя нагло надеясь, что «звезда» составит мне блат. И стал пристраиваться к пеньку, чтобы прочесть ему басню. И вдруг Столяров: «Зачем же здесь? Приходите ко мне домой». Дал телефон и адрес. Я пришел. После чего Столяров лежал на диване и учил меня читать «Любопытного» Крылова. А потом меня приняли. И началось...

- Отчего столь великодушны были «великие» тех времен, коль легко «допускали до тела» простых мальчишек? Откуда открытость и широта души той эпохи?

- Мы были небогаты. Но никто ни на что не жаловался. В обществе не было осадка зависти. Моя жизнь мне казалась идеальной: так положено. Положено жить в общей квартире, положено ходить в штанах, перешитых из отцовских костюмов.

Первый страх, первые слезы

- В вашей книжке прочитала, что вам очень нравился пионерский красный галстук.

- Да, мне очень нравилось сочетание этих цветов: беленькая рубашечка и красный галстук. Однажды шел на пионерский сбор. А навстречу на велосипеде - хулиган Володька Чистов. Подъехал ко мне и, указывая на галстук, прошипел: «Ну ты че селедку надел?» Я никогда не был храбрецом, да и Володьку побаивался. Но вдруг ударил его так, что под глазом у него, как воздушный шарик, моментально надулся фингал. Володька схватился за лицо и завыл. А я, гордый, пошел на свой пионерский слет, думая: «Нет, не все потеряно, ты еще не такой трус». Вообще я уверен, что люди не рождаются смельчаками. Просто подворачивается какой-то случай - и ты храбрецом становишься.

- Что осталось в вас от детства?

- Первый испуг. Я мечтал о 3-колесном велосипеде, наконец мне его купили. Но кататься на нем я не смог. Потому что по дорожке, которая вела от подъезда, все время бегала собака и на всех лаяла, а я боялся. Помню свои первые слезы. Началась война, мы провожали на фронт моего двоюродного брата. Я дотронулся лбом до его пряжки, обнял его и впервые в жизни заплакал. Наконец, помню свой первый театральный успех: роль невесты в чеховском «Предложении». В самодеятельности я играл только женские роли, потому что школа у нас была мужская. Волосы от парика невесты лезли мне в рот. Но это мне не мешало. Я так увлекался ролью, и мне казалось, что на самом деле превращался в свою героиню.

- О родителях расскажите.

- Мама у меня была замечательным человеком, потрясающе тонким и предельно принципиальным. Дома я всегда раскидывал вещи, не убирал за собой. А мама, все за мной подчищая, часто восклицала: «Господи, как же ты будешь жить без меня?!» Теперь я превратился в аккуратиста: не терплю беспорядка.

Папа был скромным, но сильным и гордым человеком. Он был военным, прошел почти всю войну. На мою артистическую жизнь родители реагировали своеобразно. Мама, увидев меня в спектакле Театра сатиры «Женитьба Фигаро», произнесла одну-единственную фразу: «Валя, но какой ты худой!»

- Мне кажется, маму сейчас заменяет ваша супруга - актриса Ольга Остроумова, которая трогательно вас опекает.

- Олей я восхищаюсь не только как актрисой, пронзительной, искренней. Она - удивительная мать. Я поражаюсь, как ей удается всю себя отдавать детям, внукам. Да и наш дом полностью на ней.

- Можно бестактность? Вы потеряли единственную родную дочь. Легко ли в такой ситуации общаться с некровными детьми и внуками?

- Внуков я обожаю. У Олиной дочки, тоже актрисы, - трехлетний Захарчик. У сына, будущего кинорежиссера, дочь Полина. От них оторваться нельзя. Они - прелестны. Наивны, просты и чисты. Это то, что теряешь, когда становишься взрослым. Но тот, кто сохраняет эту чистоту и наивность, - высший класс.

- Как часто своих героев «лепите», что называется, с натуры? Как, например, родился такой колоритный тип, как председатель  кооператива Сидорин в фильме «Гараж»?

- Да никак! Это вообще ужасная роль! Играть Сидорина должен был Шура Ширвиндт. Но он не пришел на съемку. А Лиечка Ахеджакова Эльдару Александровичу подсказала: «В соседнем павильоне Гафт снимается». Меня позвали. Дали текст, я стал играть. И Рязанову понравилось.

В поисках героев за людьми не наблюдаю. Но типажи бросаются в глаза. В нашем дворе жил железнодорожник. Как он потрясающе шел, возвращаясь со своих маршрутов! Четкими восьмерками - быстро-быстро, и не падал. И я это где-то срисовал.

Пойдемте, Пушкин

-  Театр, в котором вы играете больше 40 лет, называется «Современник». А что такое, по-вашему, вообще быть современным человеком? Вот, на мой взгляд, Пушкин, у которого не было ни Интернета, ни мобильника, а лишь гусиное перо, остается современнее многих, самых продвинутых из нас.

- Совершенно согласен. Пушкин, у которого вечное выражается в обыкновенном, - это и есть настоящий современник. Мне иногда кажется: вот сейчас он подъедет к моему дому на хорошей машине, взбежит ко мне на этаж: «Ну, как дела?» А я ему: «Пойдем, пообедаем напротив». Он: «Извини, не могу, у меня есть свиданьице одно».

- Любите в прошлое возвращаться? Или предпочитаете перелистывать «прочитанные страницы»?

- Я даже не вычеркиваю из телефонной книжки номера знакомых, которые умерли, верю, что они живы.

Гафт пишущий

Он автор нескольких книг: «Жизнь - театр» (в соавторстве с Леонидом Филатовым), «Сад забытых воспоминаний», «Стихотворения, воспоминания, эпиграммы», «Тени на воде». Успех блистательных эпиграмм сыграл с Гафтом злую шутку: любой мало-мальски остроумный зарифмованный адрес отождествляется с его именем. Существует масса «пиратских» изданий, как «бумажных», так и электронных.

Интересно, что эпиграмму Гафт написал и на самого себя:

- Гафт очень многих изметелил

И в эпиграммах съел живьем.

Набил он руку в этом деле,

А остальное мы набьем.

Лучшим же обращением к нему Валентин Иосифович считает слова Ролана Быкова:

- Мой нежный Гафт, мой нервный гений,

Храни тебя Господь от тех,

Кто спровоцировал успех

Твоих незрелых сочинений...

Фото www.foto.radikal.ru