Философ, художник, актер, он же - отставной прапорщик из Октябрьского меряет жизнь своей уникальной меркой

Иван Матвеевич Петух живет в Октябрьском  с освоения целины.  Свой на все сто и - чужой. Потому что отличается от деревенского народа абсолютно.  Как-то в голодных девяностых местный доктор, философ по складу ума и мистик по сути Сейлхан Казыбаев тусовался в самом культурном месте Октябрьского - у книжного лотка. Лоток, сплошь заставленный издательским мусором,  докторского аппетита не вызвал и тот собрался было уже отойти с богом, как вдруг услышал: «Да разве это книги!» Около лотка стоял сто лет знакомый дядька Петух. «А какие книги стоящие?» - невинно поинтересовался Казыбаев. И услышал: «Я вот Николая Рериха ищу». На  Рерихе они и сошлись, два представителя деревенской интеллигенции, у которых имя великого эзотерика было как знамя иной, менее материальной, чем деревенская, жизни

Экзистенции Петуха

Родился Матвеич перед войной в глухой  белоруссой деревне. И фамилия у него тогда была не Петух, а Пятух. И отчество - Матеевич. Это уж потом, когда паспорт нужно было получать, он решил сделать все «по-грамотному». Сделал. Теперь смеется, мол, пальцем в небо попал.  Петух-то по-белорусски пивень.

Хозяйство было большое, мать тянула его одна, и пацан уже в 5 лет был прочно приставлен к делу, почти наравне со старшими братьями. Говорит,  даже мучений больших от непосильного труда не испытывал - просто не представлял себе другой жизни. «Надо» всегда было важнее «хочу», «могу», «выше смерти и выше горя матери», как напишет он об этом позже в одной из своих книг. Деревня была под оккупацией. Смерть ходила рядом. Голод ходил рядом. И только аист прилетал каждую весну и вил гнездо на коньке их крыши. Это и было вечным. А еще вечной оказалась привычка к созерцанию. Поскольку обуви у пацана не было, зимой на улицу он ходить не мог - сидел да смотрел в окно. Замечал и думал. Потом брал грифельную доску, белый карандаш и пытался рисовать то, что видел за окном. Казалось, вот-вот он повторит природу, которая вся была тайной и открытием. Но - не выходило, не выходило, не... Так он научился рисовать.

И сейчас в доме Матвеича в Октябрьском висят картины из его детства: народ, идущий в храм, его дом на заснеженной улице, послевоенный двор, в котором куры пьют из немецкой каски... Раньше на каске был фашистский крест. Точно как на той, из детства. А потом повзрослевший сын уехал в Германию и женился на немке. Когда они приехали в Октябрьское, Матвеич крест на каске закрасил. Из толерантности. Чтобы не будить в жене сына ненужных исторических ассоциаций.

Как птица в проводах запуталась

...Он рос в неоднозначное время.  Его пристреленный на наблюдениях глаз отменно разбирал полутона. В том числе и человеческих отношений. И не мудрено - взрослые родственники в деревне были кто полицаем, а кто - разоблачавшим его после победы  НКВДэшником. Фашистский режим от советского отличался в основном промежутками безвластья, в которые, как он вспоминает, мужики с удвоенным усилием брались рубить дубы, стремясь нажиться. Дуализм пер из всех щелей мироздания. И при таком раскладе никем иным, кроме как стихийным философом, вдумчивый Ваня стать не мог.

Уже в Октябрьском, когда  Белоруссия Петуху снилась уже только во сне, он нашел подходящую корягу и вырезал из нее аиста. Точно такого же, как жил на крыше его дома в детстве. Аист отправился на конек крыши, туда, где к дому подходила путаница электрических проводов. Через несколько дней сосед постучал: «Матвеич, у тебя птица в проводах запуталась на крыше. Освободи, а?..» И до сих пор  народ на вопрос, как Матвеича найти, отвечает: «А вон туда идите. Как увидите дом с аистом...»

Швейк нашего времени

Разломы и интриги 20 века пришлись аккурат по центру матвеичевой жизни. Он поработать успел шахтером в Донбассе и понять, что рабочий класс только кличут гегемоном, а решать он ничего не решает. Выдвинуться по комсомольской линии, попасть в освобожденные секретари  комсомольской организации и ощутить на своей юношеской шкурке тяжелую длань партии. Парнишка способный, и вне всякого сомнения далеко бы пошел по натоптанной колее партийной карьеры. Да погубила паренька его привычка смотреть на мир свежим взглядом, наблюдать и сопоставлять. Он уже и заявление написал о приеме в КПСС. И кандидатом стал. Но посмотрел, как превращаются в номенклатурно-идеологическую труху первая комсомольская искренность, свежий патриотический порыв, и четко понял: в недрах партии ему делать нечего.

Представляете, что такое в те времена было отказаться от вступления? Он разыграл это по нотам с уже пробудившимся тогда в нем талантом лицедейства. Такой самодеятельности не видела даже сцена их донбасского ДК.«Вступать не могу - не достоин!» - заявил он на партсобрании. И за столом воцарилась короткая недоумевающая тишина. Петух между тем коротко и красноречиво сослался на взыскание (висел на нем устный выговор за какие-то мелкие недоработки). Разубедить его не смогли. Но и явно наказать - тоже: причина-то «уважительная».

Чисто швейковское умение косить «под дурачка» пригождалось Матвеичу в жизни не раз. И особенно в армии. Принятая им как свой путь в  эпоху, когда офицерскую кость составляли фронтовики, к развалу Союза армия превратилась в машину очковтирательства. «Все сведения на призывников, кроме Ф.И.О., даты и места рождения, шли липовые... Для того, чтобы выполнить на «удовлетворительно» все, что предписывали  инструкции, - напишет потом Петух в своей «Экзистенции», - требовалось год увеличить на четыре месяца  и не ходить в отпуск».  К тому времени Матвеич уже работал в Октябрьском, в райвоенкомате. До пенсии оставалось немного, менять жизненный путь было поздно. И тогда он начал свою первую книгу - «Похождения Швейка в райвоенкомате». Книгу, в которой старался описывать драму жизни как комедию...

Он умел, да и сейчас умеет разыгрывать как по нотам. Бровь углом, в глазах чертик пляшет и - пошел поставленным на сцене районного ДК голосом мистифицировать.

В жуткие девяностые, когда люди от голода и безнадеги рассыпающихся устоев как с цепи сорвались, он чуть не до сумасшествия довел местных хулиганов, бомбящих дворы односельчан. Тех была толпа - пьяных, накуренных, ищущих легкой поживы. Он - один. Спрятался за поленницей в женском затрапезном пальтишке, в платочке. А когда стало ясно, что парни вот-вот ворвутся во двор, затесался незаметно в разгоряченные ряды компании и писклявым старушечьим голосом попросил «сыночков» помочь - не то «землицу отряхнуть», не то «дать кровушки напиться». Он когда рассказывал, так показал эту мерзостную старушонку, что у меня нехорошо заныло в желудке, и мороз по коже прошел. Стоит ли удивляться, что наводящая страх на поселок компания с места происшествия сбежала и больше в этой части поселка бесчинств не устраивала.

Путь к себе

Его путь не был простым. Все, за что брался, получалось хорошо. И во всем он рано или поздно разочаровывался. И брался за другое, а свидетельства прежнего пути и увлечения оставались. Так остались где-то в сарае живописные кисти и холсты, недописанный «Швейк» и  дописанное «Учебное пособие для самоубийц». Книга, которую сын Матвеича выставил на русскоязычном немецком сайте, и которая по числу посещений стала бестселлером. Видит бог, в минуты,  когда человека посещают мысли о суициде, ему нужно это прочесть. Потому что после этой нетолстой книжки искать излишне простых выходов из непростой ситуации больше не хочется. Как это вышло у отставного прапорщика, самодеятельного философа и местного чудака? Не знаю, но вышло! Думал, наверное, в эту сторону много. А мыслями делиться было не с кем. Ну разве с женой, которая рядом уже полвека. Или с доктором Сейлханом, который из города приезжает, за бутылочкой и неспешным разговором о вечном.

«А за лесом Земля кончается. Так хочется посмотреть на ее край! Но взрослые не пускают туда. Они боятся, что я упаду в Никуда. Сегодня я стою на пороге дома. Все интересно во дворе. Каждая птица - личность. Впервые обнаруживаю, что у каждой синицы есть имя. А до этого я вообще их не замечал. Где же я был столько лет?!! За пределы двора я не выхожу. Мне не хочется оказаться среди «унылых людей угрюмой страны». Они все очень заняты и им не до меня. У них срочная работа. Они пилят сук, на котором сидят.

А для того, чтобы упасть в Никуда, совсем не обязательно  идти на край Земли». Это Иван Петух. В написанной им за 10 лет книге «Экзистенции, или Путь к себе».

Самопознание и самосовершенствование - вот его путь, весь усеянный кочками ошибок и заблуждений. Идти по нему трудно. Не столько физически - тут у Матвеича та еще школа, сколько морально. Слишком часто приходится возвращаться из тупика. Слишком страшно, что старательно освещаемый им путь никому не пригодится.

«Я - обратная сторона Луны. Принимаю свет Солнца, впитываю его, а отражаю только в пустое пространство. Почему? Не знаю. Может, энергия нужна самой Луне?»