Первая же его пьеса ставилась в знаменитой «Табакерке». Но по-настоящему автора прославили романы: «Пальцы для Кэролайн», «Сорок лет Чанчжоэ», «Пространство Готлиба», «Последний сон разума», «Русское стокатто - британской матери».  Недавно прозаик, драматург, член Общественной палаты и ресторатор Дмитрий Липскеров выпустил новый роман «Демоны в раю» - о перестроечных годах в России. В «Демонах...» крепко спаялись фантазия и реальность, плотская гиперболическая страсть и дьявольские козни.

«Чертовщина меня любит»

- А все-таки Липскеров любит чертовщину! С вами когда-нибудь играли черные силы? Случалось ли что-то экстраординарное, что подстегнуло ваше воображение?

- Не Липскеров любит чертовщину. Может быть, чертовщина любит Липскерова. А он только отбивается от нее. Какой-то тихой сапой она все-таки проникает - приходится отплевываться. Крестные знамения помогают иногда. А все-таки было несколько знаковых вещей. Когда я закончил книгу «Последний сон разума» (она еще лежала на столе в рукописи), недели через две, часов в 5 утра, раздался международный звонок. Женский голос просил Ильясова. Я сердито ответил, что никакого Ильясова нет. Она еще раза два звонила, требуя Ильясова. И когда я разгневанно бросил трубку, меня осенило: моего героя в романе зовут Ильясов! Заинтересованный, я стал ждать звонка незнакомки, чтобы узнать, какой номер она набирает, и что-то услышать о тезке моего героя. Но она больше не позвонила.

- В книге нашла современное воплощение чертова сила: ваш Карл вездесущ, фантастически информирован, коварен и, как любое зло, неуязвим. Кем вдохновлялись? Случалось ли с вами нечто, что содрогнуло сознание?

- Вряд ли что-то особенное случалось. Я видел только оттенки, какие-то детали. Когда-то на заре бандитского капитализма меня забрали в милицию. Сидел я в обезьяннике один, и вдруг увидел вблизи себя кучку дымящихся мозгов. Видимо, милиция решила на меня давить таким способом. Что это было, не знаю. Может, они кому-то выбили мозги. Может, это были и не мозги вовсе, а что-то похожее. А потом пришел какой-то человек ростом в полтора метра, в кожаном плаще до цементного пола. Посмотрел на меня из-под густых бровей маленькими глазками под скошенным черепом и обратился к старшине раздавленным голосом: «Можно, я заберу его к себе?»

- Это пострашнее!

- Тут я и подумал и чуть не взмолился - ни в коем случае не отдавайте меня...

«Соитие - венец любви»

- В описаниях вы обошлись без пошлостей. И все-таки чем объяснима чрезмерность плотских сцен? Вам хотелось понравиться читателю?

- Грехи наши человеческие зиждутся всего на нескольких пороках. Иногда и не отличишь, как непорочное действо вдруг обнаруживает свою порочность. Сексуальный гигантизм персонажа - это и есть тот пример большого разврата, не только сексуального, а разврата в умах, в душе, что несет с собой этот персонаж. Зло всегда находится в каком-то мировом подсознании. К сожалению, поэтому оно всегда с нами.

Вообще же все мои сочинения изобилуют сексуальными проявлениями любящих людей. Я не ханжа. Умею это делать, не вызывая читательского отвращения. О плотских удовольствиях пишу с любовью к женщине. Считаю: в женщине лежит всё чувственное начало мира, оно ярче выражено в ней, чем в мужчине. Практически все мои книги написаны о непостижимости женского начала. Мужчина лишь пыжится к такому же чувственному восприятию мира. Женщина любит заниматься собой, пусть это будет спорт, косметика, поход в магазин. Она это делает не для себя - для мужчины.

- Помню откровения вашего героя, монаха-схимника из романа «Русское стокатто - британской матери»: «Бог создал человека для жизни и любви. Соитие - это венец любви человеческой, подарок Господа».

- (Смеется.) Остается только соитие. Господних подарков все меньше и меньше. Или мы их просто не замечаем. Господь нам дает, а мы морщимся и отбрыкиваемся: «Зачем это нам? Это же так сложно». Притерлись к обстоятельствам давно. Жизнь спокойна и никуда не надо бежать. Растут дети... Мы ленивы, поэтому мало живем. Детей надо рожать в том возрасте, чтобы успеть их вырастить.

- Вы наградили 212-килограммового начальника тюрьмы, сладострастного маньяка Чмока способностью любить. Он получает жену-красавицу. А то, что их дочь недалеко ушла от папиных инстинктов, вовсе не наказание: семейка счастлива в меру своего понимания. Где вы откопали такой тип?

- Все ситуации с ним мной смоделированы, за исключением сцены с подглядыванием за моющейся женщиной. О таком эпизоде мне рассказывал великий Илья Рутберг - это случай из его студенческого быта. Чмок - мощный русский характер со всеми его идиотскими прибамбасами. Но любовь преображает всех. Если человек не любит, он остается в глазах других черно-белой фотографией.

- В ваших книгах чувствуется энергия автора. Вы человек страстный?

- Страстный в том, что я делаю. Что хочу делать.

- Ощущаете ли вы в себе потребность покаяния?

- Я все время испытываю чрезмерное чувство вины за что-то. Особенно в то время, когда выпивал. Чувство вины было безгранично. Но поскольку уже много лет не пью, чувство вины немного уменьшилось.

Игра на чужом поле

- В ваших книгах много аллюзий на Хармса, Гоголя, Булгакова. Что для вас значит такая игра на чужом смысловом поле?

- Критики сами мучаются от того, что не понимают, на чьем поле играет Липскеров: на поле Хармса, Пелевина... Я насчитал порядка 75 авторов, с которыми меня сравнивают. Не нужно сравнивать. Винегрет из стилей только выглядит как винегрет, а на самом деле является стилем автора. Это в первой книжке можно было говорить о стилистических заимствованиях, а в следующих - это уже особенность автора.

- То есть начиналось как подражание, а вылилось в авторский стиль?

- Нет. Дело в том, что до романов я писал драматургию и единственный, с кем меня сравнивали, был Чехов. Нескромно, конечно, но это было давно, я был молодой и драматургией больше не занимаюсь. Даже вторым Чеховым мне быть неинтересно. Это получилось с легкой руки нашей журналистики - все же надо клишировать. Сегодня Хармс - завтра еще кто-то. Главное, чтобы он не написал, что автор похож на него самого.

- Вас раздражает, когда пишут, что Липскеров похож на Пелевина?

- Мне абсолютно все равно. Я начал писать раньше Пелевина. У него свой читатель, у меня - свой. Если бы я на что-то реагировал, то давно оказался бы в психиатрической клинике.

- Что для вас занятие литературой?

- Ощущение собственной состоятельности.

- Вам вот этого всего (показываю на ресторан, владельцем которого является Липскеров и в котором мы сидим) мало для собственной состоятельности?

- Состоятельность - это не состояние счета, а состояние души. Написать книжку - тяжкий труд. Нужно вставать каждое утро. Я же не Пушкин - меня не осеняет.

- Это правда, что вы пишете, как гимнастику делаете: каждый день в определенное время?

- Абсолютно. У меня есть распорядок жизни, в который я должен вмещать свои обязанности и потребности. Если у меня прибавляется дел в бизнесе, чтобы моя семья могла жить достойно, это значит, что теперь я должен вставать раньше. Скажем, сесть за компьютер в девять, посмотреть новости, выпить чашку чая, поработать.

- А бывает такое, что сели поработать, а не пишется?

- Достоевский в одном из дневников написал: «Уже третий год не пишется», тем не менее таких пауз у него не было. У каждого человека есть место, называемое задницей, и книжки пишутся не рукой, не головой, а задницей.

- Смело.

- Это не смело - это правильно. Книжки высиживаются.

- Получается, что с одной стороны - вы успешный коммерсант, владелец сети ресторанов. С другой - меценат, один из основателей литературной премии «Дебют». С третьей - писатель. Какое из этих трех занятий преобладает?

- Конечно, литература. Все построено вокруг нее. Премия вышла из того, что мне когда-то помогли старшие товарищи. Если выбрасывают твою первую рукопись в корзину и говорят, что ты бездарь, ты можешь больше никогда не писать. А если кто-то ее, наоборот, вытаскивает, то твоя судьба состоялась. Материальный достаток необходим для того, чтобы твое слово было свободно, чтобы не писать сериалы, ощущать себя вне формата: как хочу, так пишу.

Досье «НГ»

Дмитрий Липскеров родился 19 февраля 1964 года в Москве, в семье кинодраматурга и сценариста мультфильмов («Ограбление по...», «Волк и телёнок») Михаила Липскерова и Инны Липскеровой, музыкального редактора Государственного дома радиозаписи. С 1981 по 1985 Липскеров проходил обучение в Высшем театральном училище им. Щукина.

Свою писательскую деятельность начинал как драматург. В театре-студии под управлением Олега Табакова в 1989 году впервые была поставлена пьеса Липскерова «Река на асфальте». Написанная в 1988 году пьеса «Школа с театральным уклоном» была поставлена в «Ленкоме» в 1990 году под названием «Школа для эмигрантов». В 1991 году уехал в США, где жил до 1993 года.

В 1996 году в журнале «Новый мир» напечатан первый роман Липскерова «Сорок лет Чанчжоэ». Роман был включён в сокращённый список на Российскую Букеровскую премию.

В 1998 году Липскеров в соавторстве с депутатом Государственной думы Андреем Скочем разработал и претворил в жизнь идею об учреждении литературной премии «Дебют». В первый год он возглавлял жюри премии и в настоящее время - председатель попечительского совета премии.

В июне 2005 года Липскеров стал соавтором «Открытого письма журналистам радиостанции «Эхо Москвы», в котором поддержал арест Михаила Ходорковского.

Фото www.lipskerov.ru