В интервью газете «Central Asia Monitor» публицист Айдос САРЫМ попытался сформулировать основные теоретические предпосылки национал-патриотического движения в Казахстане. Свои умозаключения он построил на выводах некоторых социологов, изучавших национализм как глобальное явление новейшей истории. Но так ли уж корректно они «наложены» на казахстанскую действительность?

Путаница в понятиях

Cлово «национализм» в обыденном сознании бывших граждан СССР носит негативный оттенок. Поэтому Сарым сразу уточняет, что в мировой практике оно есть синоним «государственничества и патриотизма».

- Многие великие политики, вроде Вашингтона, Черчилля, Ганди, Ататюрка и других, были националистами, - поясняет он. - Если мы ставим своей целью формирование нации-государства под названием Республика Казахстан, то мы не должны бояться слова «национализм».

Более того, после ссылки на вывод английского социолога Бенедикта АНДЕРСОНА «не нации формируют национализм, а национализм формирует нацию» Сарым заявил:

- Я не вижу ничего плохого в национализме и нисколько не стыжусь называть себя казахским националистом.

Надо так понимать, что Сарым четко сформулировал свою общественную миссию: опираясь на идеи национализма, помочь своему народу оформиться в нацию.

Тут и начинается интеллектуальная путаница. Судя по тому, что он называет себя «казахским националистом», речь, очевидно, идет о казахском национализме. Но в таком случае нужно различать содержание понятий, которые сегодня используются социологами: «национализм» и «этнонационализм». Первое применяется в более широком смысле, не акцентируя внимание на этнической структуре нации. Вторым оперируют в случаях, когда речь идет об одном этносе.

Бенедикт Андерсон, анализируя причины появления национализма, не углубляется в его различия. Для него главное: понять суть нового для человечества феномена – нации и национализма, которые, по его оценке, начали расцветать в период становления капитализма. В исследовании «Воображаемые сообщества», законченном в 1982 году, Андерсон определяет нацию, как нечто воображаемое, но при этом, «независимо от фактического неравенства и эксплуатации, которые в каждой нации могут существовать», объединенное в «глубокое, горизонтальное товарищество». 

- В конечном счете именно это братство на протяжении двух последних столетий дает многим миллионам людей возможность не столько убивать, сколько добровольно умирать за такие ограниченные продукты воображения, - заканчивает свое пространное определение «нации» профессор Андерсон.

Им было что защищать

Казахский националист Сарым не стал заморачиваться по поводу того, что в Казахстане почти половина населения представляют «не коренные» этносы, а потому сделать их частью нации на основе казахского национализма, мягко говоря, проблематично. 

- Любой человек, гражданин страны сможет сохранить свое «я», став «казахом» в политическом смысле, - предлагает Сарым. - Казах – это не собственность одного этноса, это название государства. Став «казахами» в политическом смысле, выражая свою лояльность к государству Казахстан, русские смогут остаться русскими, немцы – немцами, поляки – поляками, уйгуры – уйгурами, католики – католиками, буддисты – буддистами.

Увы, но Сарым в благородном деле помочь своему народу обрести статус нации оказался так глубоко погружен в продукты воображения, что реальность, как таковая, вообще исчезла из поля его зрения. Если он не видит, что в условиях теперешней кадровой политики в госструктурах русскому, немцу или украинцу стать «казахом в политическом смысле» достаточно сложно, то что можно ожидать от восприятия им советского прошлого Казахстана, которое он застал не в самые лучшие времена? 

К тому же и Бенедикт Андерсон толком не объясняет причину «развода» бывших республик СССР. Хотя, если последовательно применить некоторые его идеи, то многое станет ясным.

Например, он утверждает, что национализм был востребован, когда Просвещение и Революции подорвали религиозные основы восприятия мира и природы власти, которые до этого хоть как-то скрепляли отдельные народы. Поиск общности людей сместился в другие области, чему способствовало и развитие систем коммуникаций. 

В этой связи почему бы не предположить, что все преобразования, которые произошли в Российской империи после октября 1917 года, не стали фактором формирования новой общности людей? Коммунистическая идеология в обыденном сознании стала заменой религии, прежний деспотизм власти сменился хотя и политически монополизированной формой, но впустившей в органы управления тысячи представителей от народа. Что касается государственного суверенитета этносов, то создание федерального государства тоже было шагом вперед после царской империи. В таких условиях народам СССР было что защищать в войне с фашистской Германией.

Как бы мы сегодня не критиковали реальное воплощение федерации, именно такой тип политического устройства СССР позволил взрастить управленческую элиту этносов, которая сегодня не только «рулит» в новых республиках, но стала и основой предпринимательского класса. Именно этому социальному слою стало тесно в рамках огромного централизованного государства, поэтому они не препятствовали развалу СССР. Что касается рядовых граждан, то кто бы их в таком случае организовал на сопротивление? 

Эти факторы общеизвестны, но Айдос Сарым упорно не хочет их замечать, заочно привлекая в помощники аналитиков с мировым именем. Но тогда нужно внимательнее их читать.