Слово «табу» в одном из прямых переводов на русский язык означало «посвященное богам» и потому запретное для людей. Сегодня под табу обычно понимается неподкрепленный рациональными доводами запрет: нельзя, потому что нельзя.

Мы давно ушли от первобытности, но насколько устарели сами запреты и ограничения такого рода? Вопрос не элементарный. Особенно, когда речь заходит об искусстве. Именитая актриса в своем интервью местной газете с этаким шиком роняет, что у нее в спектакле и «крепкое словцо» может выскользнуть, а сам мэтр Олег Табаков доказывает, что мат на сцене крупного столичного театра уместен, так как он звучит из уст выведенного из себя милиционера. Уже не в каком-то заоблачно столичном, а нашем выставочном зале (том, что был возле Русского театра) во времена, близкие к Перестройке, можно было увидеть Адама и Еву во всей их первозданной красе и весьма деликатной позе: к поставленной на колени Праматери сзади пристроился тот, кого она соблазнила своим яблоком. Как раз при мне в зал для более тесного знакомства с миром высокого и прекрасного приводят семиклассников. Ситуация щекотливая.

Я не за ханжество и не о том, как изображать Адама и Еву. Я лишь о том, что искусство совсем не обязательно означает ломку табу. Тысячи лет в самых разных культурах и при обилии самых разных запретов и жестких регламентов создавалось то, что мы сегодня считаем шедеврами. Хотя, конечно же, бывало и наоборот. Но самые условные ограничения - в длине юбок, поведении на сцене или требовании снимать мужские головные уборы в вузе - могут быть абсолютными в рамках определенной культуры. Это как правила дорожного движения по жизни. Не говоря уже о том, что и в рамках одной культуры допустимое в соответствующем месте будет просто нелепым в ином. Весьма странно выглядел бы тот, кто решил купаться в Тоболе или бассейне, не снимая галстук или бабочку. Но ведь точно так же неуместно приходить в бикини в учебную аудиторию или театр. Но почему же тогда сценаристы, режиссеры и актеры готовы бравировать тем, что, если и уместно, то совсем в иных местах?

Это не просто нелогично и не просто снижает уровень искусства (буквально воспроизвести мат на экране или сцене куда проще, чем выразить те же мысли и состояния иными средствами), а еще и очень узколобо. Глашатаи модных трендов и свободы самовыражения подчас рассуждают и действуют так, словно они живут вне мира, в каких-то своих экспериментально-хрустальных башнях. Но искусство, художественное творчество, да и мода не существуют вне жизни. А диалектика жизни очень жестка, поэтому обратной стороной на «абсолютизм художественной свободы» оказывается самая резкая, а то и дикая реакция на нее. Ведь и крайности религиозного фанатизма, помимо прочего, связаны с неприятием беспредельного либерализма.

Конечно, идти на поводу у искусственно возрождаемого Средневековья мир не может. Но и бездумно аплодировать всему, что подается под вывеской свободы творческого самовыражения очень небезопасно.