Прочитал статью Аркадия Денисова «Сплошные вопросы». Аркадий Семенович - блестящий полемист. Не чурается и больных вопросов. За это его ценят многие читатели. Да и среди «сплошных вопросов» немало таких, что побуждают задуматься. Не касаюсь здесь национальной темы. И не потому, что опасаюсь, а потому, что для меня это то, что я не мог бы зацепить походя, для красного словца в газетной заметке. Что же касается «мудреных» словосочетаний вроде «национального кода», то Денисов интересен тем, что прикасается к проблеме штампов, слов, которые вдруг все начинают повторять, зачастую совершенно в них не вникая.

Но и тут не все просто. Слова «национальный код» и в России, и у нас, хоть и расхожие, а довольно новые. Сегодня это, скорее, образные выражения, а не строго отточенные понятия. Мелькнет ли «национальный код» на подиуме научной словесности и исчезнет, уступив другим отпрыскам моды, или останется в истории - покажет будущее. Замечу только вскользь, что в разные времена появляются как слова-пустышки, которыми, как сосками затыкают рты, так и слова–образы, не вмещающиеся в четкие границы определений. Такие, как «небо», «культура», «любовь». Одной только «культуре» даны сотни разных определений, а единого четкого нет. И ничего, культура существует. Равно, как и небо.

Но напрягло меня не это, а совсем иное. Я лично за критику, и самую смелую. Как и очень многие, естественно, чувствую и проблему науки и наукообразия. И все же очень опасаюсь даже теней старого чеховского «письма ученому соседу»: «Ей, вы, ученые, а ну-ка отвечайте!» Но главное здесь даже не в этом. Мы ведь сидели с Аркадием Семеновичем на круглом столе в филиале ЧелГУ буквально рядом, и хотя я тоже думаю, что круглый стол и конференция – разные вещи, и у нас их часто, ох как часто путают, подменяя обсуждения общей темы разношерстными докладами, однако газета все же должна не только бить в колокола. Но и информировать. Иначе впечатление о событии останется превратным.

Конечно, выступления были разными. Но среди них прозвучало столько тех, за которыми скрывались годы и годы реальной работы, а не просто словесной трескотни. Здесь говорилось и о новых учебниках литературы. Причем теми, кто был напрямую причастен к работе над ними. И об «Атласе новых профессий», и о многом ином. Сам я, может быть, что-то в тех же учебниках сделал бы иначе. Но труд-то вложен огромный. И сколько фантазии, сколько творчества! Как же все это можно было не заметить, а заметив, не упомянуть?

Очень многое было не бесспорным. Многое нуждается в дальнейшем осмыслении, а то и переосмыслении. Так на то и наука, которая никогда не была и не будет складом готовых определений и собранием ответов на все задаваемые вопросы.

Что же касается манеры изложения, то, увы, на самом деле у нас частенько живая речь подменяется чтением с листа. Однако это уже проблема конференций и научных выступлений. Я лично за живую речь, но мне не раз доводилось бывать на довольно солидных научных форумах и слышать очень именитых ученых мужей и дам, которые при всей своей эрудиции предпочитали читать свои тексты. И не потому, что не умели говорить, а потому, что стремились точнее передать слово, ими же самими запечатленное на бумаге.

Здесь очень много нюансов и подводных камней. И, пожалуй, самый опасный из них - в стремлении громить запачканную в псевдомудрености науку от лица постороннего. Ведь, что ни говори, а чтобы судить об ошибках шахматиста, желательно самому играть в шахматы…